litbaza книги онлайнВоенныеЯ дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943-1945 - Артем Драбкин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 116
Перейти на страницу:

А сбитых у меня 4 самолета — мало, но зато на разведку много вылетов. В дивизии 3 полка. 31-й, не знаю почему, больше всего делал разведывательных вылетов, за 3,5 года полк сделал 16776 боевых вылетов, из них на разведку 11150, а остальные — прикрытие поля боя, сопровождение. 85-й гвардейский полк — все в орденах, и командир полка в орденах. А я получил свой первый орден, когда у меня уже было 85 боевых вылетов! Уже потом выяснилось, что командир полка Еремин — хороший командир, но он никому не давал орденов, пока ему самому не дадут. Поэтому у нас с наградами было туго, но я своего командира не обвиняю.

Как своего первого сбил? Где-то 27 апреля 1944 года в Сарабузе готовился к разведывательному вылету Вася Балашов. Его Пе-2 должна была сопровождать шестерка Решетова. Подъезжает Хрюкин, командующий 8-й ВА: «Доложить задание!» Решетов докладывает. Хрюкин говорит: «Если на самолете Балашова будет хоть одна царапина, то тебя под трибунал, а если его собьют — расстреляю». Мы вылетели. Балашов 3 захода делал. На нас навалились «мессера». Атаковали сверху и снизу. Мы сбили, по-моему, 2 самолета, причем один меня чуть-чуть не сбил. Балашов последний заход сделал и уходит, а я смотрю — «мессер» валится. Ведомым у меня был Стадниченко. Он отбивает атаку на Пе-2 Балашова, и «мессер» выходит мне в хвост. Я закручиваю вираж с набором высоты — «мессер» со мной. Набор — это интересный момент. Нигде, ни в каком наставлении не написано, как нужно сделать вираж, чтобы выйти выше противника, чтобы сделать минимально возможный радиус. Я набирал высоту, пока его не увидел, пока не встали друг напротив друга. Начали с 4000, а залезли почти на 7000! Без кислорода! Вижу, сидит рыжий немец, в наушниках, в белоснежной сорочке с галстуком. У меня коленки сразу заходили, думаю: «Он же опытный, а я пацан». Мандраж такой, а потом думаю: «Нет, не получится у тебя». Я умудрился не то чтобы выйти в хвост, а послать очередь выше его в том направлении, куда его самолет движется, и он сам залез в нее. Взрыв! Последний рассудок, последние силы на это пустил. Это была моя первая победа.

А вскоре меня сбили. Летали мы тогда на Як-1. Это было под Херсонесом. Немцы со всего Крыма сползлись к Херсонесу и оттуда на всех возможных средствах: на баржах, лодках, бревнах каких-то — удирали из Крыма. На мысе Херсонес был у них аэродром. Днем бомбардировщики его разбомбят, а они за ночь его восстановят и опять летают. Я полетел утром рано на разведку. Смотрю — действует. Пришел, доложил. И вот нарядили восьмерку штурмовиков, которые повел Григоренко, молодец парень, а мы их сопровождали шестеркой во главе с Героем Советского Союза капитаном (тогда он был капитаном) Решетовым Алексеем Михайловичем. Штурмовики обычно делали 1—2, 3 захода максимум. Один раз бомбы сбросят, второй раз реактивными снарядами, потом пушечным огнем. А эти попались, они 8 заходов сделали, 40 минут! Снизу «фоккера», а сверху «мессершмитты». Мы были в мыле, устали от воздушного боя, ведь 40 минут дрались! Освободились мы от истребителей противника. «Горбатые» собрались, через горы перевалили на свою территорию. Мы пристроились к ним и идем парадным строем. В том бою ведомым у меня был Володя Михалевич, здоровый белорус, ужасный флегматик. Подлетаем уже к Бахчисараю, а базировались тогда в Сарабузе. В это время «мессершмитты» сверху сваливаются на нас, и меня по правой плоскости. Это страшное дело — чувствовать взрывы снарядов на самолете, приближающиеся к кабине. Я только левую ногу дал, и последний снаряд разорвался, попав в бронестекло кабины. Оно разлетелось вдребезги, и я почувствовал, что мне обожгло затылок и спину. Я посмотрел на Михалевича, думаю: убили его, что ли, почему он не предупредил? Гляжу, он идет — прозевал. За мной шлейф, горит правый бензобак. Надо садиться. Куда садиться — все дороги забиты техникой, которая гонит немцев на запад. Я самолет «листом» почти под 90 градусов положил, скольжением пламя сорвал, перед самой землей передо мной примерно 100-метровое поле виноградника, но оно перепахано. Я шасси не выпускаю — произвожу посадку на фюзеляж. Щитки выпустил, чтобы сократить путь планирования. И перед самой посадкой у меня мысль: «Надо самолет спасать» — и щитки убрал. Приземлился, ну, конечно, проехался мордой по прицелу. Вылез; Решетов меня сопровождал — я ему помахал, что все нормально. Когда пыль осела, смотрю — передо мной, метрах в пяти, скала. Думаю, если б пропланировал еще метров 10, то все, крышка мне бы была — лобовой удар и готов. За мной приехали, самолет полуразобрали, отвезли, и на следующее утро в 12 часов я на нем вылетел на задание.

Вот ты спрашиваешь, как повлияло на меня то, что меня сбили. Положительно повлияло. Летчиком-истребителем становится пилот, которого один раз уже сбили. Во-первых, я перестал надеяться на авось — понял, что в любую секунду надо быть настороже; во-вторых, когда я произвел посадку, подумал: «Соображаю кое-что». Я не разочаровался в себе, наоборот, чувства обострились, и начал воевать по-другому. И еще я злой стал. Сначала ведь думал, что в самолете противника сидит человек, а тут понял: «Не ты, так тебя убьют». Без ненависти воевать нельзя. Сейчас я думаю, что отступление лета 1941 года было во многом по причине отсутствия ненависти к врагу. Не может мирный человек в одну секунду перестроиться и начать убивать! Для этого время нужно. Когда я только прибыл на фронт, Решетов сказал: «Пойдем, погуляем». И мы пошли «гулять» звеном — он ознакомил меня с линией фронта, поговорил со мной о том, как держать ориентировку. Летим, видим немецкий штабной самолет — он командиру второй пары говорит: «Ну-ка, шарахни ему!» Тот с большой дистанции стрельнул — не попал, а я думаю: «Ну как же так?! Это же штабной самолет, не боевой». Решетов говорит: «Ах ты, слабак!» — и как вдарит по тому самолету — тот вдребезги разлетелся. Но даже этот, во многом переломный, момент не заставил меня почувствовать ненависть, а вот когда сбили — тогда да. И я начал по-другому воевать. Помню, когда перешли границу с Польшей, поступил приказ: «возвращаться с пустыми патронными ящиками». Возвращаясь с разведки, я заметил железнодорожный состав с цистернами. Снизился до бреющего и иду под углом к составу, но так, чтобы телеграфные провода, которые идут вдоль полотна, не зацепить, а то у нас один летун привез почти 300 метров провода — еле раскрутили. Метров со ста открыл огонь. Я видел, как моя трасса впивается в цистерну, которая через мгновение раскрывается, как разбитое яйцо, и оттуда вырывается пламя, а за ним черная копоть. По-человечески — это ужасно, но для бойца — это неописуемая сказка. Сжег я две цистерны и был очень доволен.

Один раз в Польше или Румынии сопровождал «бостоны». Противника нет. Сверху земля совсем по-другому смотрится. Она красивая, чистая. Я вижу узловую железнодорожную станцию, хорошие кирпичные постройки, высокую красную водонапорную башню. Смотрю — бомбы пошли. Я отошел в сторону. На земле все покрылось пылью, и эта башня медленно оседает. Тогда я только порадовался — хорошо попали, а сейчас думаю, что война — это варварство!

Второй раз меня сбили в Западной Украине. Уже шел с боевого задания, подходил к линии фронта и думал: «Надо ее пересечь на минимальной возможной высоте, чтобы угловое перемещение было выше, а значит, меньше возможность попасть по самолету». Только пересек линию фронта, тут у меня мотор «тыр-тыр-тыр» и заглох. В тот раз я летел на самолете Як-7Б. Он был специальный, пятибачный. То есть два бака в левой плоскости, два в правой и один в фюзеляже, и тройник — вниз, откуда топливо шло в карбюратор. Так вот, пуля попала в этот тройник. Бензин еще есть, расчет верный, а подачи нет и высоты нет, чтоб выпрыгнуть или выбрать место для посадки. Я в левую сторону смотрю, а справа у меня сосна, и я об эту сосну плоскостью… Меня пошло крутить, самолет перевернулся и вверх ногами упал. Парашют отстегнул, лямку привязную к сиденью отстегнул и выбрался. Что было дальше, если кому рассказать — не поверят. Выскочил я, смотрю — стоят два мужика: «Летчик! Иди сюда, тут бандеровцев полно. Беги к нам». Я подбежал, у них телега, в телеге сено. «Залазь сюда, мы тебя вывезем, спрячем, а то тут бандеровцев полно». Я поверил, залез туда в сено. Они поехали, а я думаю: «Надо было бы хоть сообщить, самолет уже совсем разрушенный». И вдруг нашу телегу останавливают. Я сено разгреб, вижу двух красноармейцев: один рядовой, другой капитан. Они спрашивают: «Вы не видели, здесь летчик упал?» — «Нет, не видели». Думаю: «Куда ж они меня везут?!» — выскочил, пока кавалеристы за автоматы, эти мужики уехали. Если бы не попались эти красноармейцы, или бы я не прислушался, о чем там речь, или не сообразил, то не было бы меня уже.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 116
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?