В тот же день Сусанна, ее дочь и Хуриг покинули Исфахан. Все ближайшие родственники уехали, и женщине не пришло в голову обращаться за помощью к чужим людям.

Асмик не понимала, как можно пуститься в путь, идти куда глаза глядят с одержимостью человека, который сжег позади себя все мосты. Мысли о будущем лишали ее воли, захлестывали волной страха, но она не решалась спорить с матерью. Хуриг тоже молчала, лишь тихонько вздыхала и прижимала к груди узелок со скудными пожитками.

Девушка надеялась, что Сусанна выберет одну из оживленных торговых дорог, но та направилась в горы. Они мало шли пешком, чаще ехали то на одной, то на другой неповоротливой и скрипучей крестьянской повозке, хозяева которой всякий раз задавали себе вопрос: куда направляются эти изнеженные городские женщины?

Лишенные растительности спины хребтов граничили с пестрыми коврами лугов, яркое солнце окрашивало заснеженные вершины в золотой и нежно-розовый цвет.

Горному краю было свойственно глубокое молчание, порой казавшееся уютным, а временами — тревожным. Как-то раз после короткого летнего дождя Асмик увидела радугу, похожую на огромный венок, таинственный нимб или волшебный мост в другую жизнь, и робко спросила мать:

— Куда мы едем?

— Я надеюсь остановиться в каком-нибудь горном селении, где живут люди нашего народа и нашей веры.

Девушка вздрогнула. В селении? Неужели в одном из тех, что встречались по дороге? Большинство селений, застроенных покосившимися глиняными домами с плоскими кровлями, прилепились на склонах гор, точно ласточкины гнезда. Между хижин тянулись узкие, как щели, утопающие в пыли улочки. В арыках журчала мутная вода. Лошадей не было; единственными животными, на которых ездили верхом и перевозили кладь, были ослы.

Однажды, когда они покупали у крестьян лепешки, один из них, сгорбленный древний старик-перс, прямо спросил женщин, что они ищут. В этот миг мать Асмик, сложив ладони ковшиком, пила воду из ледяного источника, берущего начало где-то далеко в горах.

— Уединение, — повернув голову, неожиданно призналась Сусанна. — И укрытие.

А потом рассказала, кто они такие и откуда едут.

Старик задумчиво пожевал губами и ответил:

— Неподалеку находится селение, в нем издавна живут армяне; у них есть своя церковь. В окрестностях селения был заброшенный дом. Возможно, он уже разрушен, а может, и нет. Рядом есть вода. Там вас никто не потревожит.

— Как называется это селение? — спросила женщина.

— Луйс[3].

— Луйс? — задумчиво повторила Сусанна, пристально глядя на старика. И с неожиданной решимостью произнесла: — Покажите дорогу!

Еще месяц назад Каринэ, мать Вардана, сказала сыну:

— Слышал ли ты, что недалеко от нашего селения в заброшенном доме поселилась знатная женщина с дочерью и служанкой? Говорят, они прибыли из самого Исфахана!

Сперва Вардан пропустил слова матери мимо ушей, но после задумался. Знатная женщина? Здесь, в этих краях?!

Юноша знал, о каком доме говорит Каринэ. Это была большая, но старая, частично разрушенная постройка. Никто не знал, кому она принадлежала, и даже старики не помнили тех, кто жил в ней прежде. В детстве вместе с другими мальчишками Вардан искал там клады, но позже старался не приближаться к дому. У этого места была дурная слава; считалось, что в заброшенном жилье обитают злые духи и того, кто осмелится там поселиться, ждут невиданные несчастья. К тому же повзрослевшему Вардану было некогда разгуливать без дела: работа на земле отнимала много времени и сил.

Снедаемый любопытством, юноша стал бродить по окрестностям под благовидным предлогом — будто он там охотится — и вскоре увидел незнакомую девушку.

В первый миг Вардана поразило не лицо, не фигура незнакомки, а ее одежда, какую его односельчанки не носили даже по праздникам: вышитое золотом красное платье с разрезами ниже бедер и с позолоченным поясом, шелковые чулки и остроносые туфельки без задников. Черные волосы девушки были заплетены не меньше чем в три десятка тонких шелковистых косичек, каждую из которых венчал сверкающий серебряный шарик.

Разглядев все это, Вардан обратил внимание на огромные карие, полные печали глаза, изящно очерченные губы и нежное личико девушки.

Вероятно, она просто гуляла, потому что в ее руках не было ни корзинки, ни кувшина. Кругом было потрясающе красиво: вулканические породы придавали почве розоватую и желтовато-коричневую окраску. Суровый воздух нагорья был пропитан ласковым светом. Легкие облака медленно плыли в высоком небе, не затеняя солнца.

Боясь, что потеряет незнакомку из виду, Вардан вышел из своего укрытия, остановился перед девушкой и произнес:

— Кто ты такая?

Юноша старался говорить и держаться строго и твердо. Отец Вардана руководил сельской общиной и слыл одним из самых уважаемых людей Луйса. После его смерти юноша взял хозяйство в свои руки, хотя на ту пору ему исполнилось всего пятнадцать лет. По местным меркам его усадьба считалась зажиточной; каждый год они с матерью нанимали не меньше пяти-шести работников.

— Меня зовут Асмик, — растерянно промолвила девушка. Юноша заметил страх в ее глазах, и ему стало стыдно. Он вовсе не хотел напугать ее.

Вардан задался вопросом, почему новоприбывшие не ходят в селение за водой, а затем вспомнил, что неподалеку от дома, в котором они поселились, протекает ручей. Наверное, они не хотят никого видеть, потому и выбрали столь заброшенное место! Он был не прав, когда решил нарушить их покой.

— Извините, — неловко произнес юноша. — Я просто хотел узнать, откуда вы приехали и почему поселились вдали от людей?

— Из Исфахана, — ответила девушка и тихо добавила, глядя себе под ноги: — В нашей семье произошло большое несчастье, и мама решила, что нам нужно удалиться в глушь, туда, где живут люди нашего народа и нашей веры и нет арабских завоевателей.

Хотя Вардану не понравилось слово «глушь», он был рад тому, что девушка согласилась поддержать разговор.

— Вам здесь не нравится? — спросил он, решив до времени молчать о злых духах, якобы живущих в заброшенном доме.

— Тут очень красиво. И тихо. Я никогда не бывала в таких местах, — сказала Асмик и пристально посмотрела на Вардана, отчего юношу мигом бросило в жар.

Какие глаза! Не глаза, а очи, полные бархата ночи и подспудного пламени, какое таится в тлеющих угольях!

Он хотел расспросить девушку об Исфахане, разузнать, какое несчастье заставило ее мать бежать с насиженного места и вправду ли она принадлежит к знатному роду, но не посмел. Вместо этого он промолвил, желая ободрить Асмик:

— Арабов здесь нет. Они приезжают только за данью раз или два в год, да и тогда не ходят по дворам, а встречаются со старостой общины. Мы спокойно посещаем свою церковь. Думаю, вам ничего не грозит.