Хотя глупо было думать, что я обозналась. Я бы узнала этот голос и этот акцент из миллиона других. В хоре, наедине, в шепоте, даже будучи в бессознательном бреду. Голос, что вытаскивал меня на поверхность в самые темные мои дни, а затем, навсегда поселившись в моей голове гулким шепотом, утягивал на самое дно. Голос, за которым я когда-то не пошла.

И тут он обернулся. Услышал? Почувствовал? Узнал?

Конечно же узнал. И перестал считать.

Я примерзла к месту, не в состоянии ни вздохнуть, ни пошевелиться, барахтаясь между прошлым и настоящим. За два года воспоминания о Поле совсем не потускнели, и горькое послевкусие осело на языке.

Неважно, сколько всего я сменила и как далеко убежала – я от этой встречи не убереглась. Он явился за мной. И теперь он направлялся к двери, за которой я застыла в ожидании страшной встречи. Первой встречи с человеком, которого когда-то любила до беспамятства.

Я, не сдержавшись, отступила назад, подавляя панику. Спортивная сумка соскользнула с плеча и с грохотом свалилась на пол. Бежать было некуда. Вообще некуда. Эту жалкую паузу лучше было потратить на то, чтобы собраться с мыслями перед тяжелым разговором.

Ну почему Ренат, прекрасно знавший о моей щекотливой ситуации, не предупредил меня о встрече с Полем Кифером? Ведь слухи о новом хореографе витали в воздухе уже с месяц. Окажись у меня время подготовиться, поговорить со своим психотерапевтом и выработать какую-никакую стратегию, было бы здорово. Любую стратегию, кроме той, при которой я немедленно меняю труппу.

Меняю? Смешно. Куда меня возьмут в такое время и с моим послужным списком?

Дверь широко распахнулась, являя мне крепкую, плечистую фигуру Кифера. Стоило взглянуть на его сведенные брови и плотно сжатые губы, как стало понятно: Поль рад меня видеть так же сильно, как я – его. Он остановился, раздраженно скрестив руки и расставив ноги. И, прищурившись, придирчиво меня оглядел. Я всеми силами старалась не отвести глаз. Секунды растянулись в бесконечность.

Оставалось надеяться, что по мне не было заметно, как сильно потрясла меня эта встреча. Здесь. В театре. И снова в подчиненном ему положении. По шкале поганости первой – или почти первой – встречи с бывшим я набрала по десятибалльной шкале двенадцать.

– По какой причине ты опоздала? – потребовал Поль без приветствия.

Теперь уже нахмурилась я, совершенно не понимая причину такой резкости.

– Я только с гастролей. Вернулась ночным поездом из Петербурга, – выдавила я с трудом.

Губы его сжались еще плотнее, а и без того цепкий взгляд прошелся по фигуре еще раз. Это он так искал несоответствия словам? Не удивлюсь, если да. Но сейчас я выглядела не в пример лучше, нежели в любое другое время, когда он меня знал. И достаточно здорова, чтобы это понимать.

– Съемки шоу… – внезапно я не без труда вспомнила название такового. – Ты… вы можете проверить. Ренат Мерхеев в курсе. Не только он: вся труппа в курсе. Кастинг среди наших ребят устраивали.

С каждым словом Кифер мрачнел все сильнее, по причине, которая не была мне понятна. Я не лгала ни словом. Да я даже дома не задержалась, лишь перекусила, приняла душ и собрала сумку. Даже если бы собиралась дать себе поблажку и схалтурить, бардак, который в мое отсутствие устроили Эви и Света, не располагал к уютному отдыху с дороги.

– Ты пропустила два дня. Я уже почти всех видел, кроме тебя. Не советую сегодня лажать. Информацию о шоу проверю.

Угроза не напугала. Рядом со мной стоял Поль Кифер: на его фоне вообще все меркло. И, наверное, мне не стоило этого делать, но я не могла мучиться неизвестностью. Страшные догадки метались в голове, не давая сосредоточиться. И, облизнув пересохшие губы, я спросила:

– Зачем ты приехал?

Один удар сердца, и капризные губы мужчины изогнулись в высокомерной усмешке, которая меня не задела. Я была готова к любому ответу, даже самому злому. Все лучше неизвестности.

– Уж точно не из-за тебя.

– Я так и не думала.

Это ложь. Потому что думала я именно так. О нет, я не рассчитывала, что у него остались ко мне какие-то чувства. Я боялась его желания со мной поквитаться. Ведь не провались мы в Питере с таким оглушительным грохотом, Кифер бы уже, вероятно, ставил балеты в Ковент-Гардене, Венской опере и Ла Скала. Судя по отзывам критиков, успевших увидеть его «Эсмеральду», в тот раз он создал без малого шедевр. Двадцатисемилетний парень без приличного профильного образования, переквалифицировавшийся в хореографы лишь потому, что сорвал спину еще до того, как добился в балете чего-то мало-мальски серьезного.

– Правильно, Дияра. Твое вранье откинуло меня по карьерной лестнице на годы назад. Поэтому, когда мне предложили место в этом театре, последнее, о чем я думал, – сложно ли тебе будет со мной работать. А потом даже обрадовался тому, сколько приятных моментов обещает мне это назначение. Приятных – для меня.

Новая улыбка вышла злой и многообещающей. Несмотря на то, что внутри все тревожно зазвенело, я покрепче вцепилась в ремень сумки, храбро вскинула голову и произнесла:

– Да, Кифер, я спрашивала именно об этом. Ты собираешься вышвырнуть меня из труппы?

Сердце тяжело и болезненно бухало в груди в ожидании ответа.

Против всех моих ожиданий Поль поднял руку и погладил меня по щеке большим пальцем. Я оторопело смотрела на него, не в силах вымолвить и слова. Это невинное, обманчиво ласковое касание прошлось обжигающими волнами по всему телу. Я дернулась назад, отступая и смеряя Поля недоверчивым взглядом.

– Ну что ты, Дияра, – промурлыкал он. – Ты уйдешь сама.

И я ему поверила.

День шел вообще не по привычному сценарию. Класс непозволительно затянулся, сольные и кордебалетные репетиции были отменены. Остались только сводные прогоны прошлых спектаклей.

В коротких перерывах, дарованных нам с барской руки хореографа, Эви поведала, что Кифер появился три дня назад. Внезапно. И начался ад. Все расписание полетело, преподаватели получили внеплановые выходные, а труппой занялся вплотную он сам.

Оказалось, все не просто так. Кифера позвали не просто поставить нам первый балет после пандемии. Его наняли привести труппу в удовлетворительное состояние. И не зря. Поль считался одним из самых жестких, но эффективных людей балетного мира. Не скажу, что мне довелось работать со многими, но он определенно отличался… редкой нетерпимостью к ошибкам. И не стеснялся высказываться очень жестко. Когда-то мне это нравилось. Когда-то я ловила каждое его слово, мечтая стать лучше. Для него.

Справедливости ради, твердая рука нашей труппе требовалась. Самоизоляция сильно потрепала театры. Дирекции было попросту не до нас. После разрешения вернуться к работе выяснилось, что подушки безопасности имеются у единиц, а значит, нужно срочно где-то брать деньги. В верхах, хватаясь за головы, спорили, как быть, забывая обо всем остальном. Время таяло, на дворе стоял июль, шли разговоры о том, что нас «откроют» к новому сезону. Мерхеев злился, так как конкретики в решениях вышестоящих не наблюдалось. Мы же, простые и голодные танцовщики, выясняли, как сильно потеряли в форме, прозябая в своих съемных московских квартирах на протяжении целых двух месяцев. И попутно так уматывались на любых, даже самых ублюдских подработках, что едва волочили ноги на репетициях. А что делать? Нужно было платить за аренду и не только. Недовольство росло пропорционально усталости и трансформировалось в оправдание собственной лени. Все стремительно разваливалось.