Середина I века до н.э. при всех беспорядках и волнениях, один из самых плодотворных периодов в истории человеческой цивилизации. В Риме, несмотря на политические и военные потрясения, это был золотой век писателей: сам Цезарь, Цицерон, Лукреций, Катулл и Вергилий, бывший на несколько лет моложе Ирода. Более того, среди современников последнего мы видим выдающихся иудеев, особенно двух величайших иудейских мыслителей, Гиллеля и Шаммая, о которых мы скоро услышим. Что касается северной провинции Иудеи — Галилеи, это была крошечная, но привлекательная и процветающая земля, населенная множеством обособленных обитателей. О них еще будет сказано во второй главе. В данный момент следует лишь отметить, что еще за два поколения до того земля эта была в руках чужеземцев и что ее прошлое довольно туманно. Во всяком случае, туманно в сравнении с ее будущим, ибо она станет страной детства Христа, а затем главным центром его пастырства.

Однако когда туда прибыл Ирод, до этих событий оставалось более полувека. Он рассматривал Галилею как небольшую, крайне неорганизованную область: в этом не было ничего необычного, поскольку местные горцы отличались нежеланием подчиняться власти, особенно если эту власть ставил Иерусалим, который отделяло от них не столько пустяковое расстояние, сколько широкая пропасть взаимной подозрительности. Да и сам Ирод был выходцем даже не из таких близких мест, как Иерусалим, а напротив — из мест куда более отдаленных и чужих. Он прибыл из Идумеи, что на южной оконечности Иудейского государства. У Идумеи и Галилеи не было ничего общего, разве что та и другая лишь недавно стали иудейскими и что иудеи в равной мере их презирали; и нет никаких причин предполагать, что галилеяне — так же местнически ограниченные, как и всюду в стране, — приветствовали его прибытие. Разумеется, некоторые из них очень скоро сильно пожалели об этом, ибо он немедленно, с решительностью, быстротой и беспощадностью принялся расправляться с инакомыслящими.

Мы не знаем, как выглядел Ирод, потому что, как нам представится случай увидеть в другой связи, строгое толкование второй заповеди, запрещавшей создание идолов, делало невозможным изваяние его изображений на иудейской территории или изображение его лица на иудейских монетах. На неиудейских территориях возвышались его статуи, но, к сожалению, ни одна из них не сохранилась. Все, что мы знаем о его внешности, по утверждению одного из его сыновей, — в последние годы он красил волосы. Но у нас есть его описание у Иосифа, нашего главного авторитетного источника сведений о царствии Ирода, из которого можно понять, что это был мужчина внушительного роста. К этому можно, конечно, отнестись несколько скептически, поскольку, как мы увидим, Иосиф, вероятно, заимствовал описание у царского министра и друга, Николая Дамасского, но все равно в его утверждении, что Ирод обладал всеми превосходными физическими и умственными качествами, должна быть большая доля правды.

Он был умен, упорен и, как пишет далее Иосиф, обладал таким качеством, как удача, которую древние тесно связывали с умением руководить. Однако поражало то, что в такой приверженной традициям маленькой стране, как Иудея, молодой выходец из не окончательно иудаизированной южной окраины оказался безраздельным правителем северной пограничной провинции. Чтобы найти объяснение этому, нужно проследить сложное переплетение событий в предшествующие годы, вознесшие деда и отца Ирода, а потом и его самого на вершины влияния и власти.

* * *

Идумея, родина Ирода, область, лежавшая к югу от Иерусалима и Вифлеема. С центром в городе Хеврон, она раскинулась у юго-восточного края Центрально-Палестинского горного хребта, откуда тот широкими волнами спускается в полупустынные районы. В наши дни Хеврон находится в южном выступе Иегуды, в том большом сегменте территории на западном берегу Иордана, который был оккупирован израильтянами в войну 1967 года.

Идумеяне — потомки ветхозаветных эдомитян. Но Эдом не достигал на севере Хеврона, зато простирался намного дальше к югу, до неприветливых высот Негева и Синая. Однако в XI веке до н.э. обитателей Эдома вытеснили из этих южных земель арабы. Но в то же время они выгадали от гибели царства Иуды от рук Вавилона (и последовавшего изгнания и рассеивания множества евреев), ибо эти события позволили эдомитянам расширить свои владения на север до Хеврона, не менее чем на 20 миль к югу от Иерусалима. И там они остались после уступки нескольких городов вернувшимся в дальнейшем иудеям, а территория, на которой они осели, стала известна как Идумея.

Говорили, что эдомитяне со злобным ликованием подбивали вавилонян к разрушению Иерусалима; во всяком случае, иудеи всегда их ненавидели. В действительности эта ненависть уходила корнями значительно глубже, ибо, как пишут, жители Эдома отказались пропустить через свою землю самого Моисея. Автор Второзакония (VII (?) век до н.э.) призывал народ иудейский не питать отвращения к эдомитянам, ибо они были братьями — верно, язычниками, но, как и сами иудеи, ведущими происхождение от Авраама и говорившими на семитском языке, в такой же мере родственном ивриту, как и арабскому. Но сам факт, что потребовалось обращение с настоятельным призывом, говорит о том, до чего оно было необходимо: отсутствие взаимопонимания между двумя народами весьма ощущалось и, во всяком случае, положение усугубилось после того, как эдомитяне переместились к северу. Раскопки идумейской крепости в Мариссе (Мареше) свидетельствуют о том, что в III веке до н.э. отмечалось сильное влияние извне, из финикийских торговых портов — ныне это территория Ливана. В то время Иудея все еще оставалась придатком иноземной империи, государства Селевкидов с центром в Сирии, управляемого потомками Селевка, одного из военачальников Александра Великого. Но скоро она снова стала независимым государством, при Иуде Маккавее (166 — 160 до н.э.)[1] и его братьях-патриотах. Свержение ими ненавистного ига Селевкидов было одним из самых впечатляющих событий в иудейской истории. А затем воинственный племянник Иуды Иоанн Гиркан I силой обратил идумеян в иудаизм и приказал им совершить обрезание.

Теоретически это открывало им доступ в ряды истинных иудеев, исключительность которых подчеркивалась снова и снова. «Господь избрал себе Иакова, Израиля в собственность свою», — возглашает Псалмопевец (Пс. 134, 4). Это считавшееся данным свыше особое признание избранности, божественной обособленности вело иудеев к категорическому отрицанию существования каких-либо богов у соседей; и это отрицание соответственно подкреплялось твердой решимостью крайне ревниво отстаивать свою отгороженность. Так что и около 100 лет до н.э. все еще утверждалось, что «законотворец оградил нас непроницаемыми оградами и железными правилами, чтобы мы никоим образом не имели дел ни с какими другими народами» (письмо Аристея Филократу, конец II века до н.э.). Однако поскольку идумеяне были обращены в веру насильно или иначе, их допуск внутрь ограды согласно религиозной традиции не должен был вызывать сомнений. Особо подчеркивалось полноправие новообращенных, «пришедших укрыться под крылом Божиим». В Ветхом Завете нашли возможным привести пример моавитянки Руфи, так же как позднее, в Евангелии, есть ссылка на получившего обращение в веру эфиопского евнуха и даже еще более поздняя и более осмотрительная традиция допускала считать полным иудеем потомка новообращенной семьи в третьем поколении. Тем не менее, несмотря на сии августейшие правила, предрассудки в отношении идумеян, очевидно, отмирали с трудом. Географически они располагались так близко — всего в нескольких милях, — но все равно казались чужаками.