– Хорошо, – я лишь равнодушно кивнула, хотя в этом не было совершенно ничего хорошего.

Вслед за дворецким в комнату вошли служанки и начался очередной день, как брат близнец похожий на все предыдущие.

Я умылась в прохладной воде с дурно пахнущим мылом, полезным для кожи. Увы, меня это не взбодрило, лишь в носу защекотало от неприятного запаха. Но леди не чихают, и я с терпела. Служанки помогли одеться. Белоснежное платье с пышной юбкой, страшно давящий на грудь корсет, неудобные туфли на невысоком каблуке.

На завтрак, как и всегда, подали безвкусную клейкую кашу, не вредящую фигуре, украсив ее парой долек кислого яблока.

И вот, наконец, небольшое разнообразие – поход в кабинет матушки. Впрочем, разнообразие неприятное. Матушка всегда просила меня зайти чтобы поругать, и никогда – чтобы похвалить. В ее белоснежном, роскошно обставленном кабинете я всегда чувствовала себя грязной. Казалось, стоит только дотронуться до чего-нибудь, то оно испортится, испачкается или порвется. Наверное то же самое ощущала и матушка. Она никогда ко мне не приближалась, отгораживалась столом, и уж тем более старалась меня не касаться.

– Абигейл, детка, присядь, – матушка - надменная, идеальная в своим светло-голубом платье - встретила меня фальшивой улыбкой. – Как твои дела, милая? – от ее притворного участия мне стало тошно.

– Хорошо, матушка,  – я покорно дала единственно правильный ответ.

Я - послушная дочь.

– Отлично. У меня  хорошая новость. Сегодня вечером к нам приедет на чашечку чая твой жених. Постарайся произвести на него хорошее впечатление.

– Я постараюсь.

И вновь  – правильный ответ, пусть на самом деле мне вовсе не хотелось производить впечатление на жениха. И выходить за муж не хотелось, ведь я не видела этого мужчины никогда в жизни. Только имя и знала.

После этой короткой, далеко не теплой беседы с матушкой, день вернулся в привычное русло. Однако из-за “хорошей новости” настроение упало и спряталось под пыльным ковриком.

Урок пения уничтожил мое горло. Я всегда любила петь, но учитель был слишком придирчив. Он заставлял меня повторять раз за разом одни и те же куплеты, а когда я начинала запинаться – стегал указкой по пюпитру. С каждым его замечанием моя уверенность в себе таяла, я все больше запиналась и все больше хотела сбежать.

Потом обед. Пресный бульон и безвкусный салат. Боги, как же мне хотелось сладкого! Я бы душу продала за одну единственную конфетку!

Чистописание  – только бы не поставить на испачкать чернилами руки. В последний раз, когда это случилось, мне пришлось оттирать пятнышко спиртом до тех пор, пока я не содрала себе кожу. Хуже этого только поставить кляксу на платье. Почему-то матушка всегда любила наряжать меня в светлую одежду, мол, это дисциплинирует. Потому одно единственное чернильное пятнышко могло привести к целому скандалу.

География  – легкая отдушина. Мне всегда нравилось слушать о диковинных странах, других народах, странных традициях. Однако от мыслей о путешествиях становилось еще тоскливее и я все чаще посматривала в окно. За окном я видела далекий забор, а за забором кипела жизнь. Прохаживались пары, проезжали кареты... а я томилась здесь, в душном особняке, будто птица в золотой клетке.

Этикет  – самый скучный предмет на свете. Сотни раз отрабатывать книксены и реверансы, репетировать улыбки. Все это со временем доводится до автоматизма и превращается в театральную постановку под названием “я –леди”.

Еще один прием пищи, который вовсе не прибавил сил.

А потом несколько часов настоящей пытки под названием танцы. Новый учитель стар и страшен  – у него совершенно лысая голова, покрытая бурыми пигментными пятнами. Папенька всегда пристально следил за тем, чтобы в доме не появилось ненароком красивого, молодого парня. Наверное, боялся, что я сбегу. Тогда-то меня уже нельзя будет продать за долги...

И все же, в новом учителе есть одна тайная прелесть. Глядя на его безволосую голову я вспоминаю о своей подруге, весело называющей своего начальника “Лысым”.

Вот бы Яна существовала на самом деле.

Иногда от мыслях о подруге мне становилось тошно. У всех была какая-то своя жизнь, а я сидела здесь взаперти, совершенно одна. Учителя бесконечно шлифовали мои умения и поведение, пытаясь сделать из меня товар подороже. У меня не имелось ни друзей, ни подруг, единственным же живым существом, с которым я могла поговорить по душам, была девушка из снов.

Танцы подошли к концу, и меня увели в комнату – обтирать вспотевшее тело влажными полотенцами. День подошел к концу, точно такой же как сотни предыдущих.

На самом деле я люблю учиться. Однако все хорошо в меру. Из-за постоянных занятий у меня никогда не было и секундочки на себя саму. Я всегда вставала утром, делала что положено, возвращалась в комнату и ложилась спать. И все это – в одиночестве. Я  – кукла, от которой ничего не зависит.

Но сегодня я согласилась бы провести еще сотню таких одинаковых, изнуряющих дней вместо того, чтобы встречаться со своим женихом.

***

–  Добрый вечер, госпожа. Добрый вечер, леди.

Элегантный мужчина в черном фраке поклонился нам с матушкой, опершись на свою трость. Уильям Хоук, самая известная личность от западного Сапфирового моря до восточных ледников Итстоуна. Безродный, имеющий денег больше, чем иной граф. Король торговли, так его прозвали в народе. Исподтишка рассматривая его, я подумала, что в Уильяме Хоуке больше аристократизма, чем во всей моей семье вместе взятой.

– Рады видеть вас, Уильям, – матушка лучилась довольством. Она делась в лучшее свое кремовое платье, уложила волосы в сложную прическу, даже косметику наложила по такому случаю.  – Как хорошо, что вы почтили нас своим визитом. Знакомьтесь, это наша дочь Абигейл.

Я присела в реверансе с отработанной улыбкой. Хоук поклонился, прижав ладонь к груди. Что ж, хорошо хоть обошлось целования рук. Не думаю, что я справилась бы со смущением, ведь король торговли оказался потрясающе красив, я даже не ожидала. Однако в нем сквозило какая-то неприятная самоуверенность.

– Вижу, слухи о красоте вашей дочери – чистая правда, – похвалил меня Уильям, повернувшись к матушке.   – Почему вы прячете ото всех такую прелесть?

Матушка хихикнула, как юная девица. Меня это удивило – кокетничает? Неужели этот Хоук ей так нравится? Вот сама бы лучше замуж за него и шла. А то единственное, что сделал отец - это вогнал семью в долги.

Хоук пристально, совершенно не скрываясь, принялся меня разглядывать. Казалось, что этот взгляд забирался под одежду, изучал каждый изгиб тела.