– Рыжая, рыжая-я-я… – снова послышалось так же тихо, но уже совсем отчетливо.

– Кто т-тут? – спросила Юсинь и прижала к себе блокнот.

– Как тебя зовут, рыжая? – Теперь, когда вопрос прозвучал совершенно ясно, девочка окончательно убедилась, что голос принадлежал не Мильке. Да и не мог он быть настолько жестоким, чтобы разыгрывать подругу, после того как она убежала от него в слезах.

– Меня зо-зовут Юсинь, – девочка, наконец, несмело поднялась, отряхнула коленки и, словно в замедленной съёмке, сделала несколько шагов вперёд. – Я вас не ви-вижу, кто в-вы?

– Я совсем рядом, подойди чуть ближе, – в голосе, хотя он был тихим и довольно приятным, всё же была твёрдость, словно вынуждавшая подчиняться.

Юсинь нестерпимо захотелось броситься прочь, подальше от леса, от их с Милькой тайного домика (да и от самого Мильки, который почему-то не решился вернуть Юсю, чтобы успокоить её или хотя бы проводить до дома). Но она в ужасе поняла, что просто не может пошевелиться: её тело будто закоченело и, хотя сегодняшний вечер не был промозглым, пальцы на руках и ногах сильно замёрзли.

– Юсинь, ты чем-то расстроена? Я хочу угостить тебя пирогом – он такой вкусный, что ты сразу забудешь все свои беды.

Девочка во все глаза смотрела туда, откуда шёл голос, но по-прежнему никого не видела.

– Как же я во-возьму его, если не ви-вижу вас?

– Да вот она я! Ну-ка посмотри направо.

Юсинь быстро повернулась… На расстоянии нескольких шагов от неё стояла невысокая сгорбленная старушка.

Она была вся белая-белая – словно вылепленная из снега. Седые волосы, заплетённые в две жидкие косички, ободок с белыми мелкими розами, выцветшие голубые глаза, бледная кожа и одежда, похожая на ночную рубашку, – всё в этой крошечной бабушке было каким-то нереальным. Она показалась Юсе персонажем из сказки.

– Ну что стоишь? Угощайся! – И старушка протянула Юсинь расписное блюдце, на котором лежал кусочек пирога. Кажется, это была шарлотка из яблок. Пирог был посыпан сахарной пудрой и орехами. Насколько Юся смогла рассмотреть издалека, рядом с шарлоткой лежали ещё и конфеты – то ли мармеладки, то ли карамельки.

– Я вас ни-никогда здесь ра-раньше не ви-видела.

Юся не понимала, как ей следует поступить. В последнее время мама часто расспрашивала дочку о том, не заговаривала ли с ней какая-нибудь незнакомая женщина, и, услышав отрицательный ответ, умоляла дочку сторониться чуть ли не всех, кого девочка не знает по имени. Обычно Юсинь так и делала, и, если не считать того, что она почти каждый вечер убегала из дома в самый опасный участок леса, кишащий крылатками, Юсю можно было бы назвать «послушной».

– Я живу совсем рядом, – решив не дожидаться Юсинь, бабушка сама двинулась девочке навстречу. Её шажки были такими мелкими и быстрыми, что на мгновение Юсе почудилось, что старушка летит. – И часто вижу тебя с твоим другом. Обычно вы возвращаетесь вдвоём. Что же случилось сегодня – поссорились?

– Мы не по-поссорились, м-мы, – не успела Юсинь ответить, как поняла, что незнакомка уже стоит напротив неё, на расстоянии вытянутой руки. – А как ва-вас зовут? – спросила Юся, бесцеремонно разглядывая старушку.

– Ох, я так стара, что уже и не помню этого, Юсинь, – ответила незнакомка и, словно демонстрируя, что угощение безопасно, положила в рот одну конфету с блюдца. – А вот у тебя очень красивое имя. Необычное. Кто тебя так назвал – мама или папа?

– Папа бы-был против этого и-имени, он хо-хотел назвать ме-меня Настей, – девочка чувствовала, что, чем дольше она разговаривает со старушкой, тем более милой она ей кажется. – Это мама п-придумала меня та-так назвать. Ей нравится всё не-необычное…

– Ну так, если сама не хочешь угоститься, может, что-нибудь для мамы возьмёшь? – Незнакомка улыбнулась, приоткрыв в улыбке ровные и белоснежные зубы.

– Пожалуй, во-возьму, – и Юсинь, желая, наконец, покончить с этой заминкой на пути к своему дому, протянула руку к тарелке. – Спасибо, – сказала девочка и, отлепив с горки конфет одну верхнюю, изумрудную мармеладку, начала прощаться: – До с-с-свидания, приятно бы-было по-познако…

Но Юсинь не договорила – ноги внезапно стали такими мягкими и непослушными, что не удержали её. Юся упала на землю, перед глазами всё смешалось в одно большое мутное пятно, блокнот выпал из рук, которые почему-то тоже превратились во что-то пуховое, и лишь голос старушки звучал всё так же отчётливо:

– Ну что ты, золотко, я ведь и готовить-то не умею. Лень мне, понимаешь, лень… – В руках у незнакомки было расписное блюдце, на котором вились дождевые черви и кивсяки-многоножки. По плоскому бурому камню, который только что был «пирогом», ползали жирные чёрные тараканы.

А на безвольной Юсиной ладони лежала зелёная «мармеладка» – клоп-вонючка.

* * *

Лысый мужчина сидел за столом, низко опустив голову. Перед ним стояла миска с варёной картошкой и квашеной капустой. Судя по всему, к еде не притрагивались. Со стороны могло показаться, что мужчина спит, – но собака, лежавшая в ногах у хозяина, знала, что он в большом смятении и не уснёт сегодня до тех пор, пока не решит свою проблему.

– Помогите! – закричал кто-то. – Помогите! Больно, так больно!

Чёрно-белая дворняжка встрепенулась и собралась было поднять лай, но мужчина встал из-за стола и замахнулся на неё кулаком:

– Замолчи, Мика! Мне ещё твоего тявканья не хватало…

Собака сразу утихла и приняла прежнюю умиротворённую позу.

– Уже иду! – крикнул мужчина и уныло зашагал в небольшую душную комнату.

– Что опять случилось? – спросил мужчина и присел на крашеную деревянную табуретку. Настолько миниатюрную, что он обязательно раздавил бы её, не будь она так добротно сделана.

– Мне больно, больно! – простонала женщина.

Она неподвижно лежала на узкой тахте, но её руки и ноги двигались так, будто захотели вдруг жить своей собственной, независимой жизнью. Черты лица женщины были прекрасны, но всклокоченные волосы, потрескавшиеся губы и влажный от пота лоб портили всю красоту.

– Они меня душат, они меня убивают…

– Постарайся успокоиться, постарайся понять, что никого, кроме нас, здесь сейчас нет, – мужчина попробовал взять несчастную за руки и удержать от бессмысленных подпрыгиваний. – Скоро Юся вернётся, скоро она будет рядом…

– Они и её убьют, они и ей сделают больно, – глаза женщины были прикрыты (будто ей и впрямь было нестерпимо больно), а голова непрерывно ёрзала по подушке из стороны в сторону – видимо, от этого волосы и превратились в нераспутываемый клубок.