американского образа жизни; поездки представителей среднего класса положили начало национальной культуре туризма [Shaffer 2001: 2–6; Aron 1999: 130; Brown 1995; Sears 1989]. Во многих местах государственные органы принимали деятельное участие в пропаганде туризма, видя в нем фактор экономического роста и средство распространения влияния страны за рубежом [Beckerson 2002: 133–157; Steward 2001: 108–134]. К. Энди, изучавший американскую программу отправки туристов во Францию в послевоенные годы, показывает, как простая заграничная поездка может содействовать достижению целей правительства внутри страны и за ее пределами. Отправка американцев в Париж была частью плана Маршалла, призванного возродить экономику Европы и сдержать распространение коммунизма. Но парадоксальным образом и, может быть, это предусматривалось планом, зарубежные поездки «далеко не всегда приводили к созданию новой транснациональной идентичности, чаще всего они укрепляли существующую национальную идентичность» [Endy 2004: 6, 49].

В XX веке агрессивные националистические режимы активно пропагандировали туризм и досуговые поездки, рассчитывая с их помощью сплотить общество, разделенное на различные слои. Государственные организации, образованные в фашистской Италии (Dopolavoro, дословно «после работы») и нацистской Германии (Kraft durch Freude (KdF), дословно «сила через радость»), разрабатывали и координировали многочисленные досуговые программы и мероприятия. Как пишет Ш. Барановски, в 1930-е годы KdF занималась организацией коллективных туристических поездок для среднего класса и рабочих Германии [Baranowski 2004; De Grazia 1981; Semmens 2005; Purs 2006:97-115]. При их планировании отвергался принцип личного удовольствия и поощрялся коллективизм:

следовало наслаждаться возвышенным, культурным товарищеским общением с остальными участниками поездки, заниматься самообразованием, изучая искусство и архитектуру Античности, достигать внутреннего равновесия, готовясь возвратиться к работе, совершенствовать знание истории, расширять свои горизонты, отправляясь из родной деревни или региона в новые, необычные места [Baranowski 2004: 143].

В Советском Союзе «туризм» изначально вызывал подозрения именно из-за того, что он ассоциировался с игрой и удовольствием. Поэтому первые активисты туристического движения настаивали на том, что настоящий социалистический туризм должен быть суровым, аскетичным, связанным с физическими испытаниями. Буржуазный туризм – пакетные туры, фривольные отели – отвергался вместе со многими другими буржуазными практиками и клеймился как «мещанский». Отели, символизировавшие этот буржуазный подход, попросту не строились. Наподобие западных аристократов и Г. Джеймса, ранние адепты советского туризма отвергали обычный туризм как донельзя вульгарный [Buzard 1988; Urbain 1991]. Подлинный социалистический туризм должен был опираться на турбазы, состоявшие из недорогих палаток для проживания и нескольких центральных зданий, где размещалась столовая и проводились культурные мероприятия. В 1960-е годы такие турбазы больше напоминали скаутские лагеря, нежели обычные для капиталистических стран отели и пансионы.

Однако было бы ошибкой делать вывод, что содержательный советский досуг исключал удовольствия или что они рассматривались как нечто чужеродное. Д. Кроули и С. Рид пишут: «Удовольствие было неотъемлемой частью коммунистической утопии, основанной на таких понятиях, как изобилие и удовлетворение всех потребностей» [Pleasures in Socialism 2010: 3]. Иными словами, потребление и удовольствие, тесно связанные друг с другом, были двумя составляющими советской мечты. Отличие от капитализма заключалось в том, что доступ к удовольствиям имели все граждане, а не только элита: в этом состоял один из основополагающих принципов нового общества. «Право на отдых» было прямо закреплено в Конституции СССР 1936 года. Отдых, проведенный вне дома, был не только способом восстановить физическую форму, но и возможностью получить новые знания и опыт, а также ощутить себя частью большого народа. Поездка на отдых порождала, кроме того, ожидание и волнение, а последующие воспоминания доставляли удовольствие в течение целого года (о чем с энтузиазмом говорил слесарь Антонов). Поразительные виды, современные городские пейзажи, обильное питание, купание в теплом море под лучами солнца, захватывающие поездки в горы или катание на моторной лодке вдоль берега, ночные танцы и киносеансы и даже возможность испытать любовное приключение – все это резко контрастировало с повседневностью. Советские отпускники и туристы рассыпались в похвалах своему отдыху.

В данной истории отдыха и туризма рассматривается парадокс: как осуществлялось потребление в социалистическом обществе, целью которого были индустриальные свершения? Демонстрируется, что потребление всегда являлось одной из важнейших составляющих советской мечты. Советские отпускные практики представляли собой парадоксальное сочетание удовольствия и содержательности. Но главный парадокс, который находится в центре внимания, выглядит так: каким образом политика и практики в сфере отпуска и туризма открыто поощряли личную автономию в государстве, основанном на принципах коллективизма? В данной книге изучается процесс становления «нового советского человека», Homo Sovieticus, который обычно виделся образованным, инициативным, готовым прийти на помощь, примерным членом коллектива: первоочередной целью советского туризма и было создание такого человека. Все это вело к появлению лояльных граждан, признававших и ценивших существующий режим, который поощрял стремление к приобретению нового опыта и саморазвитию.

Исследователи туризма на Западе подчеркивают его важность для формирования независимого, уверенного в себе среднего класса [Mackaman 1998; Koshar 2000; Being Elsewhere 2001; Palmowski 2002: 105–130; Young 2002: 169–189]. Туризм создавал, пользуясь определением Дж. Урри, «эстетических космополитов», считающих, что они имеют право совершать поездки куда угодно, проявляющих любопытство и открытость, когда речь шла о путешествиях, способных поместить свою страну в более широкий историко-географический контекст [Urry 1995:167]. Эти путешественники, принадлежавшие к среднему классу, отличались от своих аристократических предшественников времен Гран-тура тем, что придавали большое значение приложению усилий и содержательности. Р. Кошар напоминает, что английское слово travel происходит от travail — «страдание» или «тяжелый труд». «Туризм обретает смысл там, где есть усилия, контакты и взаимодействие» [Koshar 2000: 8]. Для Кошара и социолога О. Лёфгрена туризм – это прежде всего «практика, выделяющая человека из ряда ему подобных»: перемещения и опыт пребывания в различных местах способствуют формированию новых свойств характера, часто связанных с большей открытостью. Лёфгрен так пишет об отпуске, проводимом вдали от дома:

Я считаю отпуск культурной лабораторией, в которой человек экспериментирует с новыми чертами своей личности, своих отношений с другими членами общества и природой, а также применяет важные культурные навыки – фантазирование и путешествие в мыслях… Отпуск – одна из немногих утопий, которые мы еще можем воплотить в жизнь [Koshar 2000: 204; Lofgren 1999: 7].

В советском туризме действовали иные правила, нежели прописанные Лёфгреном нормы для среднего класса: поощрялись групповые поездки, на первый план выдвигалась роль коллектива. Это относилось даже к пребыванию на курортах, куда (согласно торжествующим пропагандистским заявлениям) съезжались люди со всех концов Советского Союза, знакомясь друг с другом и вместе восстанавливая силы в процессе культурного отдыха. Туристические поездки неизменно были групповыми – это могли быть небольшие самоорганизованные компании бывалых туристов или же группы из двадцати пяти, ста, двухсот