Они долго стояли молча — то озирая окрестные виды, то устремляя взоры в голубое небо.

Внизу под ними на необъятном пространстве расстилались зеленые холмы, возносясь кверху своими куполами и кое-где чередуясь с гигантскими горами, которые гордо возносились к небу своими вершинами, подобно великанам посреди зеленых, резвых детей. Где-то внизу шумел водопад, в то время как сверху слышались крики орлов, пролетающих под голубым небом на распластавшихся неподвижных крыльях. На востоке виднелась полоска Каспийского моря, казавшаяся гигантским блюдом из голубого хрусталя.

— Да, рай, — ответил Осип. — Смотришь и так легко на душе. Чуется, что здесь один Господь над нами, да Его ангелы, может, пролетают, и дела им нет, что мы беглые каторжники и… без паспортов.

— Это по людским понятиям — каторжники, а для Бога все равно — что каторжник, что губернатор: у того-то на душе, может быть, столько грязи, что и лопатой не снимешь, а у нас поменьше… Нас сковывали цепями, да вот расковались они, а по-правильному рассудить, то есть цепь одна для всех людей: кует ее дьявол в аду из злейших скорпионов самых черных грехов, и кого крепче оплетает ею — губернатора ли или мужика, — об этом не думаем. Ну, ладно, были острожниками и конец: здесь мы вольные люди, и на этой вот горе я самый первый дворянин после Адама.

С последним словом он выставил ногу, подбоченился и со смеющимся лицом начал поглядывать вокруг себя гордыми глазами.

Все засмеялись.

— Первые вы дворяне оба, — заговорила жена Демьяна, весело посмеиваясь, — а мы, значит, дворянки будем.

— А мне хочется плясать — ай-люли! — воскликнула другая бабенка и, ударив в ладоши, завертелась на месте.

— Стойте вы, бабы!

Женщины остановились.

Осип стоял с серьезным лицом, держась пальцами за кончик своей длинной бороды, и задумчиво проговорил:

— Это ты правильно: посреди этого Божьего храма мы — свободные люди, цари, как и эти вот птицы, что парят над нами…

Он указал на орлов.

— Только долго ли будет так? Это первая дума, от которой ум мутится… А вторая вот какая: надо нам отыскать что ни на есть пустое место, где нога не ступала бы человека, и поселиться там. Бог поможет — волк не съест и полицейский не прицепится, потому что его не будет там. Жить же мы будем в мире и любви не по человеческим правилам, а по правде Божией, и станем мы землю обрабатывать от зари до зари в поте лица, как и сказано в книгах святых: «Человек в поте лица ешь хлеб свой». Надеюсь я, Бог прострет над нами руку Свою и спасет нас и от гадины злой, и от лесного зверя, и, что опаснее всех лютых зверей, — от человека недоброго, который прицепится: дайте паспорт, а у нас его нет. Поживем, и дети у нас будут, а потом…

Он остановился с видом смущения, глядя на Демьяна, так как последний неожиданно захохотал.

— Что смеешься-то? Разве я несуразное что сказал?

— Расписал больно уже, вот мне и смешно стало, — проговорил старший брат своим басистым голосом, весело смеющимися глазами глядя на Осипа. — Вот и наши бабы смеются.

Действительно, обе женщины, взявшись за руки, подплясывая и ласковыми глазами поглядывая на Осипа, с неудержимой веселостью звонко хохотали.

— Ну, что гогочете вы, бабы! — воскликнул Осип.

— Да вот рожать много придется нам по твоему рецепту, — ответила его жена, не переставая хохотать. — Думаю, что ни год, то двойней или тройней придется рассыпываться, потому ты, чаю, целое царство хочешь основать.

— Бабы — дуры, не смотри на них, Осип. Что куры кудахтают, что бабы смеются — все одно. Я же вот что тебе отвечу на твои слова: бежать нам еще далее ни к чему, потому и тут пустыня, паспортов, значит, и не потребуют… Селись, где хочешь, работай над землей, она Божья… Будем хлеб есть от трудов своих, а бабы детей рождать, чего лучше…

— А если нас по загривку, да плетьми, как беглых… что тогда! — воскликнул Осип дрогнувшим от волнения голосом, и слова, сказанные им, были так ужасны, что женщины, как бы сразу похолодев, неподвижно уставили на него свои испуганные глаза.

— Плетьми! Ну, брат, шутки шутишь. Теперь я прямо ножом в самое сердце…

Демьян грозно посмотрел на брата, черные глаза его сверкнули и в руках блеснул нож.

— Оставь эту штуку, спрячь ее, с ней всегда плохо, и пока в руках она, от беды к другой будешь переходить.

Говоря все это, Осип заставил брата спрятать его нож и продолжал:

— Лучше уйти нам, где нет никого, окромя зверя, чем с человеком войну вести. Здесь не так уж пусто, как ты гадал, вон, смотри…

Осип указал рукой на высокую отвесную скалу. Внизу зияла пропасть, а над нею по узенькой площадке, между скалой и пропастью, тянулись один за другим несколько всадников в папахах, бурках и с ружьями на спине.

Все стояли с устремленными на них одновременно с любопытством и испугом глазами, а Демьян даже с восторгом.

— Ловкие, черти! Почти что висит над бездной, а смотри, сидит на коне царем каким.

— Вот так и чудится, что стражники с нашего села Кулаки, и схватят нас, и к земскому отведут, и пропадай головушка моя, — испуганно проговорила жена Демьяна.

— Баба — дура. Стражник — христопродавец, холоп и куриная душа, а это — орлы… разбойники, — это вот вернее будет.

Проговорив это, Демьян снова стал любоваться видом всадников, лошади которых спокойно ступали по краю отвеса.

— Коли разбойники, то уже не так страшно… — начала было его жена, но Осип решительно проговорил:

— Идем дальше искать места, где не ступала бы нога человеческая. В пустыню пойдем, и пустыня одна нам ответит, клейменым людям: мир вам.

С последним словом Осип двинулся вперед и за ним его брат и женщины.

Прошло несколько дней.

Солнце начало уже падать куда-то за горы, оставляя на небе огненно-красный круг, когда два каторжника и их жены подымались по крутой горе к вершине. Гигантские дубы, кипарисы, чинары — все эти деревья возносились высоко кверху, образуя в вышине ярко-зеленые купола, а внизу было свободно, как среди зеленых коридоров. Было так тихо, что звуки от падающих желудей раздавались, как удары свинцовых пуль. Изредка раздавался шум крыльев пролетающих фазанов, и потом снова все замирало, пока какой-нибудь зверь не нарушал его шумом ломаемых им ветвей.

— Замаялась, — сказала жена Осипа, приостанавливаясь на месте. — Ишь, горища какая, словно к небу подымает нас…

— И хорошо, — шутливо отозвался Осип, — на небе паспорта не спросят. Думаю я, что это настоящая пустыня и есть, где до Бога близко, а до земных чертей далеко.

Демьян захохотал.

— Да ты доберись сначала до вершины-то. Может, и там лес или вершина такая, что только орлам летать: так как же пахать землю-то будем…

Осип молчал, но не прошло и нескольких минут, как все они внезапно остановились, пораженные открывшейся их глазам картиной.