Так нельзя. Что она себе вообразила?! Двинуть бы ее чем-нибудь тяжелым по башке, чтобы заткнулась. Даша машинально нашла взглядом тяжелый вазон, красующийся на подставке рядом с дверью. Кажется, аспарагус. Врезать таким по затылку — мало не покажется. Игорю стоит только руку протянуть… Парень понял, замотал в ужасе головой. Машка ухватила сестру за руку:

— Не шевелись, Даш…

Черноголовая учуяла, обернулась. На человека вовсе и не похожа. Миловидное лицо стало пустым пятном. И глаза, — белые, белые, белые!

— Аллах Акбар!

«Я в степь хочу. Чтобы только птицы и море рядом. И никого больше», — успела подумать Даша.

В лицо плеснуло белым пламенем.

Дышать было больно. Влажный густой и теплый воздух распирал легкие изнутри, переполнял грудь, словно туго надутый целлофановый пакет.

— У меня сейчас внутри все лопнет, — простонала Даша.

— Пройдет. Это избыток кислорода. Или озона. Не помню, — пробормотала Маша.

Сестры сидели на скользком голом бугорке. Вокруг простиралась сумрачная мокрая степь. В сгущающейся темноте еще можно было рассмотреть бесконечные ложбины, чередующиеся с островками колючего кустарника и горбами лысой рыжей земли.

— Маш, мы и вправду умерли? — пробормотала Даша. — Почему здесь так сыро?

— Отстань. Откуда я знаю? — прошипела сестра, поглаживая обожженные пальцы. Ожог Мари получила в первый же миг пребывания в этом мокром чистилище. Кольца раскалились на руке, и бедная Машка, задыхаясь, плача и ругаясь, скакала по берегу узкого ручья, срывая украшения и швыряя их в воду.

— Маш, ты бы пописала на пальцы. Моча от ожогов вроде помогает, — безнадежно прошептала Даша.

— Отстань, говорю. Только мочиться на себя и осталось. И так уже… Раз ты такой скаут-экстремал, скажи, куда нам идти?

— Зачем нам идти? Мы же умерли, — тупо удивилась Даша.

— Я сказала — заткнись! — повысила голос сестра. — Умерли мы или нет — сидеть здесь не станем. Страшного суда, может, еще тысячу лет ждать, так что, все время в грязи торчать? Куда идти, я спрашиваю?

— Если заблудились, нужно ждать на месте. Или определиться, где север, и…

— Дашка, я тебя сейчас отлуплю, — отчетливо сказала сестра.

— Ты же меня с пяти лет пальцем не тронула, — прошептала Даша.

— Верно. Но сейчас все изменилось. Не до цивилизованного гуманизма. Говори, куда идти. Не зря же ты в своем дурацком туристическом клубе занималась.

— Я всего полгода туда ходила. Мари, это же просто смешно — в преисподней о туризме вспоминать.

Даша получила подзатыльник, дернула головой, едва не прикусив язык.

— Думать я буду, по-нят-но? — с нажимом заверила Мари. — Твое дело слушаться. Молчи и отвечай на вопросы.

Даше стало неожиданно обидно. Даже если после смерти, так что? Младшая же ни в чем не виновата. Почему? Дикая мокрая степь. Сумасшедшая террористка. За что? Может быть, это все только бред? Она сейчас лежит в палате реанимации, вся обожженная, вся в трубках аппарата искусственного дыхания. А степь — бред. Состояние помраченного сознания. Бывает же что-то подобное?

— Я сказала — думай, куда идти! — прошипела Мари.

От нового подзатыльника Даша пригнула голову ниже к коленям. Из глаз потекли слезы. За что?! В чем виновата?!

Машка ругалась сквозь зубы — после подзатыльников у нее здорово болели обожженные пальцы. У Даши и у самой жгло запястье — след от раскалившихся часов и металлического браслета останется надолго. Наверное, после смерти все «надолго»? Хотя могло быть и хуже, могло и руку пережечь. Как только кисть не отвалилась? Стрелки на циферблате сплавились в какого-то жутковатого паучка. Теперь испорченным «Тисот» вечно блестеть в воде ручья.

Даша крепче вцепилась в собственные спутанные волосы. Действительно, нужно идти куда-нибудь. Или с ума сойдешь. Может умершая душа сойти с ума? Если ожоги так болят, то почему с рассудком все нормально должно быть? Называют же сумасшедших «душевнобольными»?

— Маш, нам, наверное, по течению ручья идти нужно. Течение к людям должно вывести.

— Это точно? — подозрительно спросила сестра. — А если мы в какое-нибудь болото упремся?

— Может, и в болото. Только учили нас идти по течению. Река или ручей должны, по идее, обязательно к поселению вывести.

— Хорошо, — Маша решительно поднялась. — Когда совсем стемнеет, залезем на какой-нибудь холм. Оттуда наверняка огни увидим. Давай, шевели конечностями. Не ночевать же здесь.

Точеные каблучки босоножек вязли в набухшей водой земле, но Маша двигалась уверенно. Даша тащилась за сестрой, вытирая глаза и стараясь не съехать в ручей. Ноги, обутые в летние шлепанцы на тонкой подошве, предательски липли к земле.

Почему все так получилось? Ведь тебе еще и пятнадцати не исполнилось. Почему именно тебя смерть вдруг обожгла, швырнула в хляби эти грязные? Что теперь с родителями будет?

— Перестань слезы лить, — не оборачиваясь, сказала Маша. — Смысла нет. Никто тебя сейчас не пожалеет и к доброму дяде-психологу не отправит. Выберемся, вот тогда оттопыришься по полной.

— Маш, как же мы выберемся? Ведь мы умерли. У нас под самым носом эта бомба взорвалась. У мертвых какие психологи?

— Насчет последнего ничего сказать не могу. Только у мертвецов вряд ли ожоги так зверски болят. Да и кислородное отравление у покойников тоже маловероятно. Что-то здесь не то. Судя по тому, как я себя чувствую — мы скорее живые. Нас, наверное, забросило куда-то в момент взрыва. Я что-то такое в кино видела.

— Какое кино, Маш? Террористка эта тупая рядом стояла. Может, ты или я в коме лежим? И нам все это только кажется? Может, мы бредим?

— Какая разница, твою мать?! — выкрикнула Машка, оборачиваясь. — Иди и молчи. С закрытым ртом ты на умную чуть больше похожа. Умерли мы или не умерли, я в грязи сидеть не останусь.

— Не ори, — пробормотала Даша. — Я понимаю, ты сама психуешь.

— Понимаешь — так иди и молчи. — Сестра стащила с ног босоножки и зашлепала босиком.

Окончательно стемнело. Даша с трудом различала в двух шагах впереди светлое пятно платья сестры. Несколько раз Даша съезжала по скользкому откосу в ручей. Идти по теплой воде было легче, но в потоке попадались тяжелые камни. Девочка выбиралась на берег, старалась догнать сестру. Мари шагала не оборачиваясь.

Силы у Даши давно кончились, ноги подгибались. Наконец Мари сказала:

— Хватит. Не видно ни черта. Нужно передохнуть. Сейчас найдем местечко посуше.

Они сидели на вершине невысокого холмика. От земли шло ощутимое тепло, воздух плыл, влажный и тяжелый, как ватное одеяло. Сестер обступала беспросветная темнота.