прилипая,

Я танк одним махом взорвал!..

Я не понимал, что сейчас приключилось…

Сознанье, наверное, вдруг отключилось,

Но боли не чувствовал… Только сочилась

Под гимнастёркою кровь…

Вокруг всё в дыму и темно, словно ночью,

И уши болят, что терпеть нету мочи,

Но нет никого, кто сумеет помочь мне,

И я приподнял тело вновь…

Ползу, как глухой, по горящей земле я:

Вот слева — разгромленная батарея,

Гильзы снарядные и портупея,

Сорокапятка лежит…

Вдруг вижу: торчит рядом ствол Пэ-Тэ-эРа,

Но цел ли он? В этом я не был уверен,

Но надо хотя б откопать и проверить…

Затем заползти в блиндажи…

С ним в месиве я покопался зловонном…

Вытащил… Глянул. Патронник — с патроном.

Тут кто-то вдруг шевельнулся со стоном

Рядом в канаве с водой.

Слух возвратился чуть-чуть, между прочим!

Но посмотреть, кто лежит, нету мочи…

Всё в глазах пляшет вокруг и не хочет

Объединиться со мной…

Я словно плыву, отделившись от тела,

Рана болит на руке от прострела,

Под гимнастёркой кровит то и дело…

Видно, я ранен в живот…

Поднял я свой ПТР еле-еле,

Вытер двуножник от пахнущей хрени,

И по-пластунски, раздвинув колени,

Ползу до окопа, как крот.

Ползу я не по земле — а по трупам,

И думаю: всё же как дико и глупо

На нас нападать этим всем душегубам

На свободолюбивый народ!

Хоть мы не злобивы, но можем и грубо

Ответить всем тем, для кого мы не любы,

Чтобы никто не раскатывал губы,

Когда на Россию пойдёт!

Ну, вот, наконец-то, я в нашей траншее,

Забитою трупами… А чуть левее –

Там, где раскуроченная батарея,

Танк притаился и ждёт…

Чего ждёт, не знаю, но тут во мне зреет

Мгновенно желание: срочно проверить –

На крепость проверить своим ПТР-ом

Подставленный мне левый борт…

Я тут же беру в свои руки ружьё,

Поставил на ящик, упёрся плечом,

Нажал на курок… Но в ответ лишь щелчок…

Осечка случилась, однако!

Затвор передёрнул, подвигал крючком,

«Шептало» на месте, ударник — торчком,

В патронник вновь вставил патрон и потом

Снова продолжил атаку…

В этот раз как же бабахнуло громко!

Не подвела ПТР-установка!

Так вот бывает в бою: остановка

Может последнею стать.

Он загорелся, дымя в небо сажей…

Вдруг я поймал мысль о том, что мне даже

Жаль тех, кто внутри него, жаль экипажа –

Страшно вот так погибать…

«Да, это враг! Но они ведь солдаты!

Может быть, и неплохие ребята,

Может, они сами и не виноваты,

Что оказались все тут?

Что они здесь потеряли? Что надо?

Может, узнай они правду когда-то,

Стыдно им стало бы за те награды,

Что им сейчас выдают?..

Но от меня они смерть получили!

И мне не важно, зачем они жили,

С кем они прежде встречались, дружили

И что дома семьи их ждут!

Важно лишь то, что они, кровопийцы,

К нам ворвались, как скоты, как УБИЙЦЫ!

И я буду гнать их до самой границы –

Пусть даже меня и убьют!..

Если не станет меня, то два сына,

Дочь и жена, как и каждый мужчина,

Встанут за нашу родную святыню –

За Мать-Россию мою!

Ну, а сейчас пусть враги наши знают:

Кто на Россию, как враг, нападает,

Тот неизбежно здесь и погибает,

Роя могилу свою!

Ну, а Москва… То она, хоть и рядом,

Но не достанется вам она, гады!

И даже если не будет снарядов, –

Вам до неё не дойти!!!

Будем стоять до последней гранаты,

До вздоха последнего, веруя свято,

Что наша Родина нас, когда надо,

Так же от зла защитит!..

Всё это длилось, буквально, секунды,

Я сел на землю — стоять было трудно…

Танк полыхал… Стало даже уютно –

Вспомнилась русская печь…

Как было дома всегда многолюдно,

(Мама ведь всех нас взяла из приюта!),

Но чай нам и шанежки каждое утро

В печке старалась испечь…

В первый же день войны, после бомбёжки,

Не дождались мы Наташу с Антошкой:

Бомба попала в них на той дорожке,

Где мы все любили гулять…

Ну, а потом у нас, позже немножко,

Когда рядом с домом копали картошку,

Во время налёта убили Серёжку –

В подвал не успел добежать…

Вспомнив всё это, почувствовал силу!

Подумал, что рано ложиться в могилу,

Когда рядом немцев ребята косили,

«Ура!» где-то сверху крича!

Зажав в руке штык и за доски цепляясь,

Еле держась на ногах, спотыкаясь,

Я, из окопа наверх поднимаясь,

Связку увидел гранат.

Сквозь густой дым я не видел атаку,

Пули визжали, но не было страха,

Танки, как свечи горели во мраке,

Тени метались в огне…

Вдруг справа, рядом, я вижу два танка:

Целый танк тащит куда-то подранка…

«Попробую вывернуть их наизнанку!» –

Сразу подумалось мне.

Силы собрав, подбежал я поближе,

Метров с пяти кинул связку повыше,

Связка гранат, очутившись на крыше,

Башню мгновенно снесла!

Что было дальше уже я не слышал…

Когда же глаза вновь открыл я, то вижу,

Что ночь наступила, а я лежу в жиже,

Позёмка весь склон замела.

Глянул на небо, на звёздные дали –

Звёздочки будто огнём полыхали

И своим светом меня согревали…

Может быть, кто-то придёт?..

Но никого рядом! Лишь грохотали

Взрывы снарядов вдали, затихали,

Близились вновь, а затем умолкали…

Видать, бой в Ядрово идёт…

Здесь рядом, в Ширяево, пятая рота,

«Царица войны» — боевая пехота.

Да, трудно, видать, им — неполным двум взводам

Без наших семи ПТР!..

Как я до утра продержался, не знаю,

В уме всё сражение переживая

И танки, подбитые мною считая,

Да сумму возможных потерь.

Назавтра, к обеду, ребята с дозора –

Знакомые мне конники Доватора

Нашли меня в поле, в снегу, под забором,

И к госпиталю довезли…

Потом я узнал от сестры-санитарки

О том, что на нашей вчерашней полянке

Подбили всего восемнадцать мы танков

И несколько бронемашин.

Кто сколько подбил, я, конечно, не знаю,

Но часто я танки «свои» вспоминаю

И вновь эпизоды атак воскрешаю,

Внукам пред сном повторив.

Досталось тогда под Москвою пехоте:

Из ста сорока человек нашей роты

Вернулось тогда в строй лишь только треть взвода…

Сейчас я остался один.

Ушли в мир иной и Васильев, и Шадрин,

Стрелок Тимофеев, Григорий Шемякин,

Что выжили после фашистской атаки

Шестнадцатого ноября.

Я помню о них! Только снова и снова,

Когда не