Как-то тетка Туанетта проснулась от вопля, который звучал у нее в голове, как будто все зубы вдруг обрели пронзительные глотки. Отшельник вызвал из недр земных что-то такое, чему и имени не было, а боялось оно единственно древесины. Когда тетка Туанетта примчалась в лес, перепуганный отшельник сидел на высокой сосне, рыдая в три ручья, отплевываясь и отругиваясь с высоты, а у подножья вилось маслянисто-черное, хрюкающее, взбухающее и опадающее безобразие, вроде клубка змей. Если бы тетка Туанетта знала, что это за дрянь, она бы и близко не подошла. Но дело было осенью, когда змеи укладываются спать, и она сдуру решила, что отшельнику зачем-то потребовалась змеиная мамка. Потому лишь и вымела этот клубок с полянки веником на длинной палке, одновременно посылая его в преисподнюю. То, что она говорила, не было никаким заклинанием, но безымянная нечисть, как видно, и сама мечтала убраться подальше от этой парочки сумасшедших, плюющегося с сосны старца и тетки с веником.

Потом, кое-как спустившись с сосны, отшельник утверждал, что вовсе не тетку Туанетту он звал так отчаянно, да и вообще никого на помощь не звал, просто вышел подышать свежим воздухом и справить заодно малую нужду. И в самом деле — какой болван, имеющий власть над силами земными и водяными, станет требовать к себе городскую повитуху?

— Добрый тебе вечер, мастер Жербер! — сказала тетка Туанетта.

Отшельника она застала в неподходящую минуту — он хлебной корочкой подчищал дно котелка, в котором обычно варил себе густую похлебку.

Он сам вел свое несложное хозяйство и сам соблюдал почти безупречный порядок. Однажды мастер Жербер до того унизился, что попросил у тетки Туанетты старую нижнюю юбку на оконную занавесочку. Занавеска провисела две недели, пока на ней не осела заметная копоть от очага. Тогда мастер Жербер вернул ее тетке Туанетте с просьбой отстирать в щелоке и прокипятить в большом котле. Повитухе не хотелось возиться с этой излишней роскошью, и она сделала так, что чистюля напрочь позабыл про занавеску.

— Зачем пожаловала? — огрызнулся отшельник.

— Плохую новость принесла.

Ввек бы тетка Туанетта не ходила к отшельнику, ввек бы он не признал повитуху за существо, достойное его внимания, но было у них кое-что совместное в прошлом, да еще имелись два общих врага, если не более, и оба это знали, хотя ни разу не прозвучали в их коротких беседах вражеские имена.

— Ну-ну…

— Изора приехала в замок к сьеру Элиасу.

Отшельник крепко задумался.

— А что же я не слышу? — вдруг догадался спросить он.

— А ты тихое заклинание с леска сними, — посоветовала тетка Туанетта. — Вот тут-то и услышишь, как она по замку расхаживает!

— И чего же ей от сьера Элиаса надобно?

— А ее с собой дама Берта для чего-то привезла.

Отшельник опять помолчал.

— Ну и пусть себе расхаживает по замку! — решил он. — От этого ни мне, ни тебе вреда не предвидится. Пусть! Пусть! Слышать про нее ничего не желаю!

И он совершенно неожиданно хлюпнул носом.

— А ежели предвидится? — совершенно не удивляясь этому бабьему визгу, спросила тетка Туанетта.

Мастеру Жерберу и самому не терпелось достать круглое зеркало о девяти слоях, причем даже самый нижний слой — и тот был в шесть-семь ударов пульса. Он только и мечтал, чтобы Туанетта его об этом хорошенько попросила. Она это и сделала.

Они вдвоем установили зеркало петлей-подвеской к северу, нижней табличкой к югу, и обсыпали горючей травой, и подожгли ее, чтобы напустить дыму побольше — зеркало было старое и показывать соглашалось только сквозь этот зловредный дым.

Первый слой явил то, что происходило сейчас в замке…

* * *

Вовсе не подозревая, что за ними кто-то следит в зеркало, дама Берта и сьер Элиас потчевали друг друга отборными любезностями. Хозяйка, дама Эрмиссенда, сидела в мужнином кресле и благоразумно позволяла братцу с сестрицей выкричаться, чтобы потом взять власть в свои ручки. А ручки были крепенькие — дама Эрмиссенда до сих на охоте управлялась с конем и с дротиком не хуже иного пажа. Да и ноготки на них отросли весьма цепкие.

— Я тебя из нашего рода сам своими руками выпроводил — и чтобы ты, змея беззубая, обратно заползти и не пыталась! — гремел сьер Элиас.

— Да ежели теперь вся надежда на меня и на моего внучка? — визжала в ответ дама Берта.

— А твой внучек и вовсе к нашему роду отношения не имеет!

— Это ты, козий сожитель, сам уже ни к коему роду отношения не имеешь! — парировала старуха. — Нарожал дочерей, и дочери тоже одних дочерей рожают!

— Сама-то кого нарожала, крысиное ты отродье?!

Дама Эрмиссенда медленно стала подниматься.

— Да мои зятья рядом с твоими зятьями, чтоб тебя громом разразило, и с ними вместе…

* * *

— Это у них надолго… — проворчал отшельник. — И всё равно там ничего не понять…

Он провел рукой, делая верхний слой прозрачным.

Во втором слое они с Туанеттой увидели, как дама Берта со свитой въезжает в замковый двор, где ее и высмотрел капеллан Антониус. Особое внимание зеркало уделило Изоре, которая, словно предчувствуя, что несколько часов спустя ее примутся выслеживать злейшие враги, отгораживалась мощным станом того солдата, за чьей спиной прибыла на конском крупе.

Мастер Жербер удержал пальцем ее лицо, стер второй слой вокруг своей врагини и восстановил третий.

Теперь Изора уже сидела с дамой Бертой в опочивальне и вела тот самый разговор, который и нужен был отшельнику с теткой Туанеттой.

Тут она была без всякого белого чепца с накрахмаленными крылышками, а всего лишь в покрывале замужней дамы, и ее светлые косы, заплетенные от висков, двумя свернувшимися змеями прикрывали уши. Бледное, неправдоподобно правильное лицо Изоры, без единой морщинки, всё же не выглядело молодым. Вот каменным оно выглядело вполне — шевелились только чрезмерно розовые губы.

— То, что жребий выпал на этот род, в общем справедливо, — говорила Изора. — Но и забавно! С одной стороны, у мужчин, связавшихся с родом, рождаются одни дочери. Как раз то, что требуется! С другой — в результате и мужчин-то у вас теперь нет. Я имею в виду — по крови принадлежащих к роду. Ты можешь назначить зятя своим наследником, госпожа, но перед Уставом он — чужой. И при дворе этого не поймут…

— Мужчин у нас двое, — заявила дама Берта. — Мой треклятый братец, который уже не подходит по возрасту, да и женат, и мой внук.

— Твоему внуку всего шестнадцать лет, госпожа. И он хворает. Вряд ли он