Из вещей он нёс в рюкзаке запасные портянки и кепку-бейсболку, подаренную туристами, моток плетёной верёвки метров десять, небольшой самодельный нож в ножнах из камуса, ржавый топор и металлический крюк, размером с ладонь, с верёвкой на петле, назначение которого я выяснил позже.

— Небогато живёшь Иван, — глядя на его добро, сказал ему я.

— У других и того нет, а мне хватает, — ответил он.

Вечерело, и с последними лучами заката мы легли спать. Я долго не мог заснуть, прокручивая в голове сегодняшний день, а мой гость спал мертвецким сном, едва донеся голову до подушки. Умаялся, видно, в дороге. Я вообще не мог понять, как он прошёл в ночь, по горным тропам и склонам, заросшим кедровым стлаником, больше сорока километров, один, без оружия и снаряжения. Там полно диких зверей, есть росомахи, которые порой опаснее медведей, да и с лосем один на один я бы не хотел встретиться.

Я проснулся от звона кастрюль в летней кухне. Спросонья, даже и не вспомнив про моего гостя, подумал на собак, вечно ищущих немытую посуду. По пути к умывальнику я увидел Ивана, окружённого собаками, он говорил с ними на своём родном языке, а они звонко лаяли и ластились к нему, извиваясь под ногами, как будто давно знакомы. Даже старый полукровок Бим, который медведей любил больше, чем людей, резвился как игривый щенок.

— Я отдал им уху, а нам варю кашу, — радостно сообщил Иван, видимо, найдя в шкафу перловку, заготовленную для собак, другой там крупы у меня не было.

После завтрака он взялся пилить и колоть дрова, а я натаскал воды, на вечер я пообещал ему устроить помывку в бане. Днём Иван попросил ниток, зашить многочисленные прорехи в своей одежде, делал это он очень сосредоточенно, не отвлекаясь на разговоры, как будто вышивал картину. Никогда ранее не видел такого усердия в простом, казалось бы, деле. Потом была стирка. Как нагрелась вода в бане, я выдал своему гостю оцинкованный таз и пачку стирального порошка. От последнего он отказался, заявив, что стирает только хозяйственным мылом. Твёрдый кирпичик советского хозяйственного мыла «72 %» он строгал ножом в мелкую стружку и растворял в горячей воде. Я вспомнил, как в далёком детстве, проводя отпуск в деревне, видел, как так же стирала моя бабушка, натирая мыло на большой металлической тёрке.

Иван оказался большим любителем бани и хорошим парильщиком. Мы долго парились свежими берёзовыми вениками, он явно знал в этом толк, видимо, сказался опыт работы с геологами! В перерывах пили чай из листьев иван-чая, шиповника и дикой смородины с вареньем из молодых побегов кедрового стланика, он нахваливал варенье и говорил, что такое пробовать ему ранее не доводилось. А я всегда думал, что этот рецепт пришёл к нам от коренных колымчан.

Иван был молчалив и немногословен, неохотно отвечал на мои вопросы и сам ни о чём не спрашивал. Я поинтересовался, куда он направляется и почему идёт без оружия.

— Иду зимовать в Гижигу, к своим, может, в бригаду возьмут, а нет — осенью буду гусей щипать. Оружие? Когда я отбивал от волков оленей на перегоне, карабин был нужен, а на еду я себе и так добуду, только вес лишний нести, — сказан Иван.

— Непростой ты задумал переход, ведь до Гижиги не одна сотня километров, и много полноводных рек, и места безлюдные, — сказал я.

— В лесу много людей живёт, таких как ты, не пропаду, дойду за месяц до Эвенска, а до Гижиги довезут попуткой, — ответил Иван.

— Почему не пошёл сегодня ловить рыбу? — спросил я его перед сном.

— Сегодня ветра не было, и прилив маленький был, а завтра ветер будет с моря, и с большим приливом зайдёт сильная рыба в реку, там мы её и возьмём, потом большой отлив, ветер нам в помощь, давай спать, — пробормотал он, зевая в полудрёме.

На часах было уже семь утра, а Иван спал беспробудным сном, наверное, вчерашние банные процедуры его разморили. Я, стараясь не шуметь, вышел к умывальнику. Иван вчера не ошибся, с берега дул свежий северный ветер, и море шумело ему в унисон.

Он проснулся только к восьми. На завтрак доели вчерашнюю перловку, разогретую на топлёном жиру морского зверя. Иван похвалил завтрак, каша явно пришлась ему по вкусу. В начале месяца мне удачно попался на верный выстрел крупный лахтак. Одному мне с ним совладать было непросто, зверь весом был за два центнера, лебёдки у меня не было, и забагрённый лахтак ждал в море отлива, так и разбирал его на отмели, по щиколотки в воде. Свежую печень сразу сварил и ел потом целую неделю, мясо засолил в молочный бидон и опустил на холод в погреб, а жира натопил на водяной бане семь литров, он отлично подходит для жарки рыбы и мяса. Да и собачки сдобренную этим жиром кашу кушали с удовольствием.

После чая Иван засобирался на рыбалку. Захватив с собой топор и верёвку, он направился в сторону моря. Я увязался за ним, меня просто раздирало любопытство, как же он с таким снаряжением рыбы наловит? Верёвку он натянул меж столбов на морском берегу. Несколько раз тщательно проверив узлы на столбах, он споро зашагал к реке. Несмотря на небольшой рост, шёл по прибрежным камням он очень быстро, и я еле поспевал за ним.

Иван, чертыхаясь и ворча, долго возился в ольшанике на берегу реки, выбирая мало-мальски прямую жердь метров трёх, потом ножом на тонком конце жерди сделал продольный и поперечный паз. Из кармана он достал металлический крюк, обмотанный верёвкой, увиденный мной позапрошлым днём. Крюк был сделан из пятимиллиметровой стали и походил формой на рыболовный крючок, только не имел на острие бородки, и петля находилась в середине цевья, к которой и была привязана верёвка длиною около метра. Второй конец верёвки Иван привязал кольцом на поперечный паз к жерди. Он несколько раз проверил надёжность узла и вставил крюк в продольный паз под кольцо узла верёвки. Получилась острога со смотрящим вперёд крюком.

Он присмотрел яму, отбитую струями ниже небольшого переката. Она была в тени нависающей с берега ивы, и всё дно в ней было как на ладони. Я устроился на заваленном весенним паводком тополе, метров в десяти выше по течению, и стал наблюдать за рыбаком. Собаки, учуяв медведя, с шумом сорвались вверх по реке, но Иван даже не шелохнулся. Он замер на