и ясновидящими, к Ванге в Болгарию ездил, и Тунгусский метеорит разгадывает, Шамбалу-мандалу якобы видел собственными глазами, с Рерихом переписывался. Но это все чушь. А все его настоящие успехи – это успехи у баб. Он всегда был огромный ходок. У него по всей стране их, может быть, сотни. И детей разбросано… Вот Маруся, например, нашлась только три месяца назад.

– Она сама сюда приехала?

– Да, то ли из Томска, то ли из Омска. Двадцать лет назад он искал там упавшую ракету и сошелся с учительницей какой-то сельской школы.

– Ты начал рассказывать, как его принимали в академию.

– Ах, да. Понимая, что шансов у него никаких, над ним почти открыто смеются, он придумывает такой ход. Вечером перед днем голосования он объезжает членов совета и говорит каждому примерно следующее: «Иван Иваныч, я понимаю, шансов у меня на вступление в академию никаких, что и справедливо, конечно, я всего лишь автор популярных журналов, а не ученый. Но будет слишком уж мне больно, если завтра в урне окажутся все до единого черные шары. Бросьте хотя бы один белый вы, пусть поражение будет без позора». А назавтра в урне, как и следовало ожидать, не было ни одного черного.

Эту бредовую сказку я слышал уже раз двадцать. Источник ее происхождения слишком известен – зависть. Люди, добившиеся успеха, обречены тащить за собой шлейф диких и жалких клевет. Что там Модест Анатольевич, есть господа, считающие, что не Ньютон открыл законы Ньютона, но некий Гук, что не Эйнштейн автор теории относительности, а Пуанкаре. Это какой-то всемирный комплекс, мосечная философия. К несчастью всех этих гавкающих из подворотни, слон все равно остается слоном.

Новый сторож тоже не проникся аргументацией Шевякова.

– Ты мне рассказывал эту байку еще когда устраивался. Но тогда она тебя веселила.

Было слышно, что аспирант запыхтел, как школьник, пойманный на очевидном вранье.

– Тут что-то другое. Не хочешь – не говори.

Какое благородство, и по-прежнему, прошу заметить, ни намека на акцент. Не прост этот парень в болониевой куртке. Боюсь, что это вообще никакой не хохол.

– Знаешь что, ты мне лучше скажи, кто это все время с нами ходил, этот худенький черненький.

Ну-ка, ну-ка! Сейчас мы узнаем, какими выглядим в глазах этого неврастеника!

– Да черт его знает. Зовут Дементий. По-моему, он немного с приветом. Появился здесь месяцев пять назад. Из новосибирского Академгородка вроде бы. Составлять и редактировать какой-то сборник. Модест ведь во все нос сует, ему все интересно, вплоть до самой жалкой уфологии. А этот парень личность, по-моему, темноватая. Впился, как репейник. Какой там сборник, он уже вроде секретаря у Модеста. Переписку ведет. Мне кажется, он…

Договорить Шевякову помешали. Явилась своей собственной персоной, на своем собственном, хотя и сильно поношенном «форде» старшая дочь Модеста Анатольевича, рожденная в законном браке, Вероника Модестовна. Отвратное кваканье ее американской развалюхи я узнаю из тысячи автомобильных голосов.

Шевяков выскочил из гаража и отворил ворота.

Таких, как Вика, в наших советских милицейских фильмах умудренные следователи с седыми висками сразу берут на подозрение. Сама девушка вроде как обыкновенный МНС в тихой ихтиологической конторе, но знакомства!!! Фарца, массажисты-шантажисты, подпольные парикмахерши и всякая мелкая «иносрань». Сюда, на дачу, она залетает нечасто, подозреваю, только лишь затем, чтобы разжиться папиной копейкой. Меня она в упор не видит, да я стараюсь и не приближаться на такое расстояние. С Марусей настолько корректна, что это вызывает у меня беспокойство.

Ну вот, въехала звезда наша. Выбирается из тачки, сладко потягиваясь. Смотрите, какая я. Кожаные брюки, белый ангорский свитер, на шее массивное ожерелье из китайской бирюзы. Высокая, стройная, но какая-то чересчур жилистая, нервная, неплавная. Лицо заметно вытянутое, подбородок папин, клином вниз. И веки, тяжелые папины веки. Во рту сигарета коричневая с золотым ободком. Вот законченный образ.

Но не сама Вероника была главным сюрпризом к ужину. Посмотрите, кого она привезла!

– Фил Мак Мес, из Арканзаса.

Вот этого нам только и не хватало!

Высокий, сутулый, веснушчатый мужик под пятьдесят в толстенных очках. Поразительно остроносый. Ему, наверно, очень удобно соваться в чужие дела. Про зубы ничего не будем говорить. Не в джинсах. Такой костюмчик и «Большевичка» может пошить. Клетчатая рубашка. В руке парусиновый портфель. Стоит, улыбается, а что ему еще делать? Вероника представила его Шевякову и Лене в тот момент, когда у одного был в руках ломик, каким запираются изнутри ворота, а у другого ржавый газовый ключ, отчего их вид нельзя было назвать дружелюбным.

Видя, что радушия тут не жди, Вероника скомандовала:

– Камон, Фил, камон.

И они двинулись по кирпичной дорожке к передней веранде дома. Воспользовавшись тем, что эта пара привлекает сейчас всеобщее внимание, я незаметно выбрался из засады. Навстречу гостям вышел сам Модест Анатольевич, со своей неизменной красной кружкой. Он был по-хорошему вальяжен в своем тибетском халате. Мужественные залысины, серебристые виски, мудрый прищур век, выправка. Как будто не его тесть, а он сам был адмиралом. Такой до восьмидесяти будет нравиться дамам. Никакого смущения визит иностранца у него не вызвал. Перевидал он иностранцев на своем веку предостаточно.

– Это Фил, папочка. Он адвокат, журналист и издатель. Он страшно хотел с тобой познакомиться.

Издатель? Интересно.

– Ну, если страшно, – Модест Анатольевич сделал приглашающий жест кружкой. – Думаю, сейчас нам дадут перекусить.

Не желая никого тиранить своим голоданием, он настаивал на полноценном четырехразовом питании для всех прочих домочадцев.

– Ах, да, – Вероника встрепенулась, услышав о еде. – Я, папуль, твои академические заказики привезла. Там в багажнике, пусть Женечка отнесет Марусе на кухню.

– Я отнесу, – сказал Леня.

На веранде появился Барсуков, видимо, проголодался господин таинственный. Модест Анатольевич предложил всем рассаживаться. Половину веранды занимал огромный овальный, застеленный клетчатой скатертью стол. Посреди него стоял настоящий медный самовар с погнутым боком и плетеные корзиночки с сушками и карамельками.

Вика ткнула локтем американца, мол, не церемонься, садись, а сама со словами «пойду сестричку проведаю» исчезла на кухне. Она не принадлежит к породе людей, любящих сидеть на одном месте. Фил, как выяснилось, и не собирался церемониться. Как все американцы, он был уверен, что его появление есть центральное событие в любое время в любом месте. Едва поставив локти на скатерть (хорошо, что не ботинки), он полез к академику с серьезным разговором. Причем все попытки Модеста Анатольевича перейти на английский адвокат пресек, он считал, что достаточно хорошо говорит по-русски. Конечно, наш язык – это такая мелочь, которой любой арканзасский адвокат может овладеть прямо в самолете при перелете через океан.