Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тотчас слетелись микрофоны, нацелились ей в грудь, поплыли над ее головой, наперебой зазвучали вопросы. Каждый журналист норовил обойти остальных. Запросы сталкивались, гвалт стоял оглушительный. Бритта отступила, суровая и замкнутая. Выросли трое телохранителей и выставили мускулистый барьер, давая понять, что встреча окончена.
– Отлично! – прошептала Нура.
Она пробежалась по иностранным телеканалам, дабы убедиться, что комментаторы заглотили послание и уже вовсю его препарируют.
– Операция удалась! – заключила она. – Как насчет аперитива?
Она направилась к бару, схватила бутылочку «Лагавулина».
– Глоток виски не слишком соответствует масштабу события, это очевидно, но лучшего тут не нашлось.
Она уселась рядом с Ноамом, его окутало душистое облако и пробудило нежные воспоминания. Они чокнулись.
Ноам удержал глоток алкоголя во рту, чтобы густая жидкость обволокла нёбо, и до ожога просмаковал ее пряный торфянистый вкус. Под действием этого изысканного букета он представил, что рот Нуры подвергся тому же ароматному вторжению. Ему захотелось ее поцеловать.
Краем глаза он отметил, что она вряд ли откликнется: вперившись в экран, она осмысливала реакцию журналистов, собравшихся в какой-то американской студии.
Ноаму никак не удавалось расслабиться. События последних дней не отпускали. Он испытывал облегчение, которому не сопутствовала радость, – облегчение канатоходца, оторопело взирающего на бездну, куда он едва не угодил, передышка, которая не уменьшает страха, а усиливает его.
* * *
Еще несколько секунд… И они узнают, удалось ли вооруженным формированиям задержать террористов.
Время растягивалось, в минуте уже не шестьдесят секунд, а все сто двадцать, сто двадцать игл, медленно вонзающихся в кожу.
Нура, Бритта, Ноам и Свен, устроившись за круглым столиком «Café Opera», пытались сохранять оптимизм. Мать с дочерью намеренно выбрали знакомое заведение – деревянные панели и ощущение уюта, – им как-то довелось поужинать здесь перед спектаклем. Как всегда, изобильный декор притягивал внимание: здесь не было ни сантиметра, избежавшего отделки, от деревянных панелей рыжего ореха, гипсовой лепнины по стенам и потолочных росписей, открывающих взору сельский пейзаж, до купола, составленного из цветных витражей с цветочными мотивами. Прибытие блюд с непременной селедкой, треской, картошкой и сырными пирожками сопровождается балетом официантов в белых жилетках и метрдотеля во фраке. В этой роскошной вселенной звучат и Пёрселл, и Гендель, и Моцарт, хотя оформление выдержано скорее в стиле ар-нуво. Как всегда, спускаются чары и окутывают посетителей ровным теплом. Но на их четверку обстановка сегодня не действует… Ресторан шелестит милым бормотанием, а за их столиком царит гробовая тишина.
Они знают. Все может пошатнуться. Чтобы не слишком пугать людей, власти обманули население, преуменьшив опасность. Но в этот самый миг решается судьба планеты. Прикрыв глаза, Бритта разглядывает шнурки у себя на запястье; Нура изучает роспись плафона; ее муж Свен поглаживает бороду.
Они ждут. Поначалу они перебирали возможные темы беседы; но темы быстро иссякали, и эти четверо больше не пытались чем-то скрасить нетерпеливое ожидание.
Ноам думает о разном. С одной стороны, в унисон тревогам сотрапезников, его мысли то и дело обращаются к взрывоопасной ситуации: успеют ли обезвредить фанатиков? С другой – рядом с этой молчаливой троицей ему не дает покоя вопрос: кто такой Свен? Почему Нура любит его? Как он ухитрился сделать ей ребенка?
Ноам лихорадочно ломает над этим голову, ведь он знает, что Нура скрывает и их возраст, и их страсть протяженностью в восемь тысяч лет. Нура не проговорится никогда. Да Свен и не поверит в такое. В представлении этого шведа Ноам, прилетевший из Бейрута или Дубая, чтобы доставить эксклюзивную информацию, просто боевой товарищ, и не более.
Ему невыносимо все, что он замечает в Свене. Хотя черты этого высокого тридцатилетнего парня нежны и аскетичны, Ноама раздражает его взъерошенный вид: русая грива с редкими седыми волосками, всклокоченная борода, закрывающая шею, мятая рубашка, потертые джинсы и теплые ботинки. Под этими неряшливыми одежками лесоруба нельзя разглядеть его телосложения. Однако руки у него не слишком мускулистые, на них проступают заметные вены. Что же, он стройный и в хорошей форме? Или просто жалкий тощий мозгляк? На кого польстилась Нура? Он рохля или псих? Не важно, ведь эта кокетка способна увлечься и огородным пугалом! Почему бы нет, ведь только что какая-то дамочка продефилировала рядом с их столиком, источая аромат пачули, и Свен объявил, что парфюмерия его ужасает, он разразился гневной речью, мол, «наша эпоха заставляет людей слишком много надраиваться, душ дважды в день травмирует кожу, избыток мыла ее сушит, лишая защитного слоя». Для него естественность – это экологический идеал: человек как он есть, человек доиндустриальной эпохи, как в давние времена. Какая глупость! – думает Ноам. В эпоху неолита, когда он был ребенком, мужчины и мылись, и причесывались, и – правда, слегка – подрезали волосы, и даже брились. Забота о гигиене и внешнем виде волновала их не меньше, чем нынешних людей. Такое мнимое возвращение к истокам – просто-напросто идиотский закидон! Нуре это прекрасно известно. Ноам гадает, чем пахнет Свен и как Нура его терпит? Можно представить, как воняют его подмышки… И что она в нем находит?
– Ведь нас должны оповестить? – шепчет Нура, в сотый раз заглядывая в телефон.
– Не обязательно, – отвечает Свен. – Пусть лучше работают, не отвлекаясь на сообщения нам.
– Да как же, – всхлипывает Нура, – ведь террористы знают, что мы знаем.
– Чепуха! – фыркает Бритта.
Все разом поворачиваются к ней, и она поясняет:
– Эти типы будут землю носом рыть, потому что рискуют потерять все. Они будут тянуть резину, пока не почуют опасность. Но на краю бездны они зашевелятся.
– Глупо недооценивать их некомпетентность, – возражает Нура.
– Ты права, – соглашается Бритта.
– И ловкость террористов, – добавляет Свен.
– Тоже верно.
Тревога опять сковывает сотрапезников.
И Ноам снова невольно ныряет в прошлое. За все прошедшие эпохи ему и в голову не приходило, что когда-либо ему доведется пережить подобное. В XXI веке есть что-то уникальное и гнетущее.
Совсем недавно Ноам очнулся в Бейруте после спячки продолжительностью в несколько десятилетий и поначалу восхитился новой эпохой, где каждый может воспользоваться чудесами развитых технологий; он отметил повышение уровня жизни и рост числа стариков в отличной физической форме. Но потом встретил молодых людей, которые были подавлены, не видели для себя будущего, смертельно его боялись и осуждали политиков за вялость и бездействие в вопросах защиты окружающей среды. По всей планете они размахивали транспарантами с жуткой фразой: «В котором часу конец света?» Ноам украдкой вздыхает. Опять этот вечный конец света! Страх перед будущим живет