Игроки за столом шумели. Трое из них были уже здорово пьяны; двое других добродушно спорили по поводу предыдущей сдачи: они не могли решить, благодаря чему – удаче или умению – единственная женщина среди них выиграла заметную сумму. Я никогда не играл в карты, и их разговор был мне непонятен, но мне показалось, что за столом царит странное напряжение. Кто-то переживал по поводу проигрыша, а женщина была обеспокоена, хотя умело это скрывала. Между игроками шевелило щупальцами подозрение, и запах его очень отличался от острого аромата эля в бочке у стены или горького пива, которое варили в задней комнате.

Я насторожился. Передвигаясь по скамье так, чтобы иметь возможность незаметно уйти в свою комнату, я умудрился опрокинуть свою кружку. Ни один из игроков даже не оглянулся на шум. Да, определенно было пора уходить.

Когда я наклонился, чтобы поднять с пола кружку, один из игроков, молодой парень с пронзительным голосом и покрасневшим от выпивки лицом, бросил на середину стола несколько монет и заявил:

– Теперь твоя очередь, сестрица. Ну-ка посмотрим, побьешь ли ты мою ставку.

Женщина подняла глаза к потолочным балкам, словно обдумывая возможности, потом положила свои карты на стол рубашками кверху, улыбнулась и покачала головой.

– Нет. Этот круг за тобой, приятель. Да и вообще мне пора отправляться в постель.

– Подожди-ка, – вмешался еще один игрок, удержав руку женщины, протянутую за лежащим перед ней выигрышем. – Не можешь ты всех нас обыграть, а потом просто уйти!

Она пристально взглянула на него, теперь уже не улыбаясь. Будь я одним из ее партнеров, я бы встревожился: в этой женщине было что-то такое, от чего у меня защипало в носу.

– А я думаю, что вполне могу, – сказала она, отводя удерживающую ее руку. – Не хочешь проигрывать, так не играй. Ведь…

Ей не удалось договорить. В тот самый момент, когда я поднялся, чтобы отправиться наверх, дверь зала распахнулась, и внутрь ввалилась целая толпа.

Это были не клиенты, пришедшие промочить горло, тут сомневаться не приходилось. Один из них был в синей мантии, башмаках на котурнах и цилиндрической шляпе с узкими полями – так одевались феллиане-священнослужители, это мне было известно. Остальные выглядели бандитами: у всех в руках я заметил длинные дубинки с закругленными концами. Жрец обвел комнату взглядом и указал на игроков. Громилы с дубинками окружили стол. В зале воцарилась полная тишина. Торговцы незаметно испарились, воспользовавшись боковой дверью. Цирказеанка не двинулась с места; я тоже.

Кто не остался неподвижным, так это игравшая в карты женщина; однако ее движение было таким незаметным, что я сомневаюсь, что вновь пришедшие его заметили. Она положила руку на рукоять меча – ножны висели на спинке ее стула. Я был заинтригован: я и представления не имел о женщинах, которые пользуются мечами. Я разрывался между опасением привлечь к себе внимание, если попытаюсь уйти, и нежеланием оставаться в зале.

Тут заговорил трактирщик:

– Сир-жрец! Прошу тебя, это приличное заведение…

Жрец бросил на него испепеляющий взгляд.

– В приличных заведениях не допускают азартных игр.

Один из молодых людей, сидевших за столом, вскочил на ноги с явной агрессивностью.

– Сир-феллианин, какое тебе дело?

– Это дело владыки нашего, – ответил жрец, и от его тона у меня мурашки побежали по телу. – Ты согрешил против него, оскорбил веру, мальчик. – «Мальчику» было никак не меньше двадцати пяти, так что такое обращение само по себе было унизительным. – Покажи мне свои большие пальцы.

Парень залился краской, и я почуял запах страха и возмущения. Он неохотно вытянул перед собой руки. Жрец взглянул на них и кивнул громилам с дубинками.

– И остальные тоже, – бросил он другим игрокам.

Один из них спокойно ответил:

– В этом нет необходимости. Мы добровольно признаемся: все мы феллиане, за исключением этой леди. И мы воистину сегодня согрешили перед Фелли. Я приношу свои извинения. Мы покинем это греховное место и отправимся по домам каяться и молить Фелли о прощении. – Он поднялся и низко поклонился жрецу. Только тогда я заметил, что он тоже обут в башмаки на котурнах; они все оказались в таких башмаках, за исключением женщины.

Если игрок думал, что тем дело и закончится, он ошибался.

– Думаю, этого мало, – возразил жрец. – Покаяние – недостаточное наказание, мальчик. Вас ждут тюрьма и штраф.

Воинственный парень горячо выпалил:

– Ты переходишь границы, сир-жрец! Я сын бюргера Дункана Кантора, а мои друзья…

– Ни один человек и ничей сын не выше закона, установленного владыкой нашим. – Жрец еще раз кивнул вооруженным дубинками приспешникам. Не прошло и нескольких секунд, как игроков, не обращая внимания на их протесты, вытащили из зала. Теперь жрец переключил внимание на женщину.

– Эй ты, покажи мне свои большие пальцы.

На мгновение мне показалось, что она откажется, однако за спиной жреца все еще стояли четверо с дубинками, и наконец женщина пожала плечами и протянула по очереди обе руки. Жрец, удовлетворив свое любопытство, кивнул, но все же внимательно взглянул в лицо женщине; потом без предупреждения протянул руку и откинул волосы с ее левого уха. Татуировка, говорящая о гражданстве, на мочке отсутствовала. Я не разбирался во внешних особенностях жителей разных островных государств, но что-то в женщине – она была высокой и смуглой, с темными волосами и пронзительно зелеными глазами – сказало жрецу, что в ее жилах течет смешанная кровь.

– Полукровка, – прошипел жрец, и ненависть, прозвучавшая в этом единственном слове, заставила меня разинуть рот. Как может один человек презирать другого только из-за случайности его рождения?

– Верно, – спокойно ответила женщина. – И я прибыла на Мекате только сегодня вечером. – Я знал, что она лжет, хотя и сомневался, что кто-нибудь другой мог бы это заметить. Женщина была спокойна, как вода горного озера. – Закон гласит, что не имеющие гражданства могут находиться на любом острове три дня.

– Ты развращала нашу молодежь! Игра в карты! – Злоба жреца была так ощутима, что заставила меня поежиться.

Женщина ответила ему решительным взглядом.

– Не припоминаю, чтобы мне пришлось учить их играть или ставить деньги на кон. Они явно были хорошо знакомы с этим делом еще до того, как появилась я.

– Твое поведение типично для выродков-полукровок. Мы не желаем, чтобы тут такие появлялись. Покажи-ка мне свое клеймо.

Я поморщился от его тона и от исходящего от него запаха еле сдерживаемой ярости. Женщину, казалось, не встревожило то, как сузились глаза жреца и каким зловещим сделался голос, но его слова заставили ее замереть на месте. Я затаил дыхание. Женщина держалась великолепно, в ней чувствовалось достоинство, которого трудно было бы ожидать от человека в ее положении; все это заставляло жреца выглядеть тем, кем он на самом деле и был: мелочным и злобным человечком. Однако в женщине проглядывало не только достоинство; под ним скрывался постоянный глубокий гнев, заставлявший опасаться ее даже и без меча в руке. Напряжение между ней и жрецом нарастало. Не говоря ни слова, женщина точным движением расстегнула тунику так, чтобы жрец мог видеть отметину у нее на спине. Это было уродливое клеймо: пустой треугольник, выжженный на лопатке. Когда-то рана плохо зажила, и плоть вокруг нее вспучилась.