— Крепкая штука. — Она с гримасой передала спиртное.

— А что это? — Я поднесла бокал ближе к лицу; жидкость тошнотворно отдавала бензином.

— Какая-то самоделка. Лихорадка дал мне ее на кухне. Не уверена, что он не сварганил ее в своем ботинке.

Откуда-то взялся темно-синий военный плащ с капюшоном, и Эрнест стал маршировать в нем на фоне длинного ряда окон. На поворотах капюшон взлетал и раскрывался.

— Вот и маскарадный костюм, — отметила я.

— А ведь он герой войны, разве он не сказал?

Я покачала головой.

— Уверена, еще расскажет. — Лицо Кейт ничего не выражало, но тон был резковат.

— Он рассказывал, как сох по тебе.

— Вот как? — Опять резкий тон. — Теперь это в прошлом.

Я не знала, что именно между ними произошло, но явно это было что-то сложное и очень личное. И предпочла за лучшее сменить тему.

— Приятно думать, что я из тех девушек, что пьют все, — сказала я, — но только не из ботинок.

— Справедливо. Пойдем поищем что-нибудь получше. — Она с улыбкой вскинула на меня свои зеленые глаза, став моей прежней подругой, а не жестким деспотом, и мы тут же приступили к выполнению поставленной цели — как следует надраться и вволю повеселиться.

Остаток вечера я взглядом выискивала Эрнеста, ожидая, что он подойдет и продолжит знакомство, но этого не случилось. Должно быть, он потихоньку удалился. Незаметно ушли почти все, и к трем часам ночи остались только те, кто не был на это способен; среди них самое трагическое зрелище представлял Лихорадка — он валялся в бессознательном состоянии на диване, на лице — темные шерстяные носки, на скрещенных ногах — шляпа.

— В постель, в постель, — сказала, позевывая, Кейт.

— Это Шекспир?

— Не знаю. Разве? — Она икнула и рассмеялась. — Пойду-ка и я в свою маленькую норку. Тебе здесь будет удобно?

— Без сомнения. Кенли приготовил для меня чудную комнату. — Я проводила ее до дверей, и пока она надевала пальто, мы договорились встретиться за ланчем.

— Ты должна рассказать мне все. У нас не было даже минуты, чтобы поговорить о твоей маме. Представляю, что ты пережила, бедняжка.

— Эти разговоры вновь погружают меня в печаль, — ответила я. — Но встретиться — здорово. Спасибо, что уговорила меня приехать.

— Я боялась, что ты не сможешь.

— Сама боялась. Фонни считала, что выезжать еще слишком рано.

— Ну, конечно. Другого сказать она не могла. Твоя сестра кое в чем хорошо разбирается, Хэш, но только не в тебе.

Одарив Кейт признательной улыбкой, я попрощалась с ней. Квартира Кенли кишела квартирантами, но мне он выделил большую и чистую комнату, в которой была кровать с пологом на четырех столбиках и комод. Надев ночную рубашку, я распустила волосы и, расчесывая их, перебирала в памяти яркие моменты вечера. Мне было весело с Кейт — приятно повидаться с подругой после долгой разлуки, но все же самым главным событием был танец с Эрнестом Хемингуэем. Карие глаза и неукротимая, будоражащая энергия пленили меня, но вот что чувствовал он? Может, он просто уделил мне внимание как давней подруге Кейт? Любит ли он ее по-прежнему? А она его? И увижу ли я его вновь?

Вопросы, на которые я не знала ответа, роились в моей голове, и я невольно улыбнулась. Разве не этого я ждала от Чикаго — новой жизни, новых мыслей? Над комодом висело зеркало, в нем отражалась Хэдли Ричардсон, ее золотисто-каштановые, слегка кудрявые волосы, тонкие губы и потухшие круглые глаза, но там появилось и нечто новое — проблеск надежды. Возможно, приближался восход солнца. А пока я напевала песню Норы Бейз и отчаянно пыталась заставить себя верить.

На следующее утро, выйдя на кухню, я увидела там Эрнеста; прислонившись к холодильнику, он жевал хлеб и читал утренние газеты.

— Ты остался ночевать? — спросила я, не в силах скрыть любопытство.

— Я здесь снимаю комнату. Не думаю, что задержусь, — вот дела наладятся и съеду.

— А что ты собираешься делать?

— Войти в историю литературы.

— Ничего себе! — воскликнула я, в очередной раз изумившись такой уверенности в себе. — А над чем ты сейчас работаешь?

Он состроил гримасу.

— Сейчас я делаю халтуру — рекламирую автомобильные шины фирмы «Файрстон», но обязательно буду писать хорошие рассказы или роман. А может, книгу стихов.

Это меня сразило.

— Мне казалось, поэты — люди тихие, боязливые, прячущиеся от солнечных лучей.

— Я — другой случай. — Он подошел к столу и сел рядом, повернув стул спинкой к себе. — А кто твой любимый писатель?

— Наверное, Генри Джеймс. Постоянно его перечитываю.

— Похоже, ты сентиментальный консерватор.

— Разве? А кто твой любимый писатель?

— Эрнест Хемингуэй. — Он расплылся в улыбке. — Кстати, в Чикаго живет много известных писателей. Кенли знаком с Шервудом Андерсоном. Слыхала о таком?

— Еще бы. Он написал «Уайнсбург, Огайо».

— Да. Это он.

— С твоей энергией ты можешь многого добиться.

Он серьезно посмотрел на меня оценивающим взглядом: дразнят его или успокаивают? Но не увидел ни того ни другого.

— Какой любишь кофе, Хэсович? — вдруг спросил он.

— Горячий, — ответила я, и он улыбнулся своей неотразимой улыбкой.

Когда в назначенное для ланча время приехала Кейт, мы все еще сидели на кухне и взахлеб разговаривали. Я не успела переодеться и была в халате; Кейт же прелестно выглядела в красном пальто и такой же красной вязаной шапочке.

— Прости, — извинилась я. — Мне хватит минуты на сборы.

— Не торопись, ты заслужила, чтобы тебя не дергали, — сказала она, но вид у нее был недовольный.

Я пошла одеваться, а когда вернулась, нашла Кейт в одиночестве.

— А куда делся Несто?

— Понятия не имею, — ответила Кейт. И, прочитав на моем лице разочарование, прибавила: — Надо было его пригласить?

— Не говори глупости. Сегодня наш день.

Мы чудесно провели время. Из всех девчонок на моем курсе в институте св. Марии Кейт была самой энергичной и самой смелой, она могла с кем угодно завести разговор и устроить праздник по любому поводу. Она и сейчас не изменилась, и я чувствовала себя уверенней и моложе, шагая рядом с ней по Мичиган-авеню. Мы пообедали в ресторане напротив мраморной громады Чикагского художественного института, где два величественных льва царят над уличным транспортом и непрерывным потоком темных пальто и шляп. День был прохладный, и после обеда мы рука об руку прошли Стейт-стрит, заскакивая по пути в каждый, хоть сколько-нибудь интересный магазин. Кейт пыталась выведать у меня все, касающееся домашних дел, но мне не хотелось портить себе настроение. Вместо этого я настояла, чтобы она рассказала мне о лете в Хортон-Бей — о рыбалке, заплывах и вообще о веселом времяпрепровождении. Во всех ее историях фигурировали шлюпки, укулеле, лунный свет, костры и грог. Меня охватила черная зависть.