— Ричи! — кричит сквозь дождь тот, что повыше. — Хватит!

Цзин Ли нашаривает в сумочке рацию и включает. Не слышно ничего, кроме атмосферных разрядов. Все же она пытается. «Алло? Алло?» — говорит она по-английски. Тишина.

Между тем у «тойоты» включаются фары и заводится мотор. Качнувшись, машина рвется к бордюру парковки, сотрясая стоящий сзади грузовик. Но ее удерживает цепь, прикрепленная к бамперу. Задние колеса машины бешено вращаются, резина загорается, резкая вонь плывет над прибрежной травой. Потом мотор, словно капитулируя, сбавляет обороты. Видимо, там, внутри машины, нога девушки, жмущая на газ, слабеет. Что-то сочится из правого окна, капает на траву.

— Ричи, ублюдок, двигаем! — кричит один из мужчин.

Тот, что держит шланг, не шевелится.

— Вырубай!

Тот, кого назвали Ричи, тянет за рычаг и бросает шланг. Из разбитой крыши «тойоты» тоже вытекает вязкая жижа. Легковушка полна до краев. Он снова помещает шланг на грузовик, потом отвязывает цепь.

— Живей!

Маленький стодвадцатипятидолларовый автомобиль не движется, хотя фары у него по-прежнему горят и двигатель на малых оборотах работает вхолостую. Тот, что повыше, снимает ногу с пассажирской дверцы и отскакивает назад, когда она открывается достаточно широко, чтобы наружу хлынул поток жижи. Потом он делает странную вещь. Перегнувшись, он запирает дверь, наваливаясь на нее всем весом, чтобы наглухо ее захлопнуть; затем проделывает то же самое с водительской дверцей.

Он запер обе дверцы, думает Цзин Ли. Зачем?

— Сматываемся!

Каждый из мужчин бежит к своей машине. Все произошедшее заняло минут шесть. Большой грузовик движется задним ходом, делает полукруг и вылетает с парковки. Пикап сдает назад аккуратнее, разворачивается и следует за большим грузовиком. Они едут, не зажигая фар, едут быстро.

Десять секунд — и их уже нет.

Цзин Ли бежит к машине. Влажный ветер сменил направление, и до нее доносится предупреждающий запах. Она помнит этот запах еще по Китаю, она может узнать его повсюду. Так в маленьких городках пахнут общественные уборные с выгребными ямами. Дыры в земле рядом с громадными стройками Шанхая, где рабочие приседают над досками, в которых проделаны отверстия. Неочищенные сточные воды, извергающиеся в реки. Да, она узнала этот запах.

Она подбегает к машине и дергает за дверцы — просто чтобы убедиться, что они заперты. Кажется, внутри она видит какое-то движение — за стеклом, в темной жидкости, слабо шевелится чья-то рука. Она озирается, пытаясь найти, чем разбить стекло, мчится к краю стоянки и, как безумная, роется в траве, под руки лезут пластиковые пакеты, старые газеты, банки из-под пива, — попадается все, что угодно, кроме того, что ей нужно. Вдруг она находит тяжеленный кусок асфальта. Прошло уже слишком много времени! Верно? Разве кто-нибудь смог бы?.. Она с трудом волочет глыбу асфальта к машине и с четвертой попытки разбивает правое переднее стекло. Оттуда вырывается толстая струя нечистот, обдает ее, она чувствует мерзкую вонь. Фекальные газы. Зловонная моча. Ее вот-вот вырвет, в горле у нее клубится жгучая желчь. Она снова и снова бьет в стекло, чтобы в дыру можно было залезть рукой. Наконец-то. Она бросает кусок асфальта и запускает руку в холодную, густую сырость, пытается нашарить замок, разбитое стекло обдирает ей запястье. Найдя фиксатор, она тянет его вверх, дергает дверцу — та распахивается, и толстый бурый язык жидкой мерзости растекается по стоянке.

— Ну же! — визжит Цзин Ли по-китайски. Тошнотворная вонь выедает глаза. Засунув руку внутрь, она нащупывает одну из девушек. Та не шевелится! Прошло слишком много времени! Семь, или восемь, или даже девять минут! Она тянет руку на себя, и тело девушки, облепленное дерьмом, шлепается на асфальт. Цзин Ли протирает девушке лицо. Рот у той полон жижи, черные волосы спутались и стали мокрыми от той же мерзости. Она не дышит. Цзин Ли переворачивает ее на живот, освобождает рот от жижи, давит на спину. Не помогает! Она бежит к другому боку машины, разбивает там стекло, пропитавшись при этом дрянью; открывает дверцу, нечистоты с бульканьем вытекают из салона. Вторая девушка — мертвее не бывает, она сидит, привалившись к рулю; тем не менее Цзин Ли вытаскивает и ее, пытается заставить ее дышать. Но та не отзывается на ее усилия. Цзин Ли плачет от страха и разочарования. «Давай же, давай!» — кричит она, нажимая девушке на спину; изо рта у той вытекает жижа. Не помогает. Цзин Ли даже не может заглянуть ей в глаза: они залеплены той же мерзостью. Девушки перепугались и рефлекторно вдохнули, затянув жижу глубоко в легкие. Они теряли сознание, а нечистоты затекали им в горло и текли вниз, удушая их. Все равно как если бы их несколько долгих минут держали под водой. Теперь обе лежат ничком на асфальте, мертвые, неподвижные, и черная жижа расползается по парковке, по мере того как машина опустошается; дождь усилился, и дождевая вода, смешиваясь с этой жижей, образует ручьи, стекающие в дренажную канаву у дальнего края стоянки.

Цзин Ли слышит женский голос, возбужденно говорящий что-то по-испански, и замирает на месте. Кто это? Она смотрит на девушек, но девушки, похоже — да, точно, — мертвы, тела их безвольно распластаны. Да, это так, говорит она себе. Мертвые! Теперь слышно латиноамериканскую танцевальную мелодию. Радио в машине по-прежнему включено, а жижа успела стечь с динамиков на приборной доске. «Yo te voy amor hasta el fin de tiempo!»[4]— стонет певец.

На горизонте забрезжил утренний свет, видно, как над стоянкой хлещет ливень.

Теперь Цзин Ли понимает. Кто-то знает. Кто-то знает, чем она занимается. Они видели, как она садилась в машину на Манхэттене, и поехали следом. Им нужна была она.

Она пускается бегом. Несется по мостовой, мокрые черные волосы развеваются, глаза широко раскрыты; она бежит, спасая собственную жизнь.

Кресла, стоящие сразу за основной базой[5]на стадионе «Янки», расположены так близко к площадке, что реальность вмешивается в привычную метафизику, свойственную созерцанию бейсбольных матчей. Далекое становится близким. То, что казалось гигантским, обретает натуральную величину. Фантазии превращаются в наблюдаемый факт. Вы настолько близко, что можете разглядеть спокойное лицо Алекса Родригеса в тот момент, когда он подходит к основной базе. Вы можете увидеть, как с подошв кроссовок Дерека Джетера слетает грязь, когда он постукивает по ним битой. Вы можете различить, брился ли сегодня бешеноглазый отбивающий Джейсон Джамби. Проход, который поднимается от уровня площадки сразу за основной базой, идет точно по центру. Следовательно, ближайшие к проходу места, справа и слева, лучше всего годятся, чтобы оценивать броски, особенно если наклониться в проход и с этой центральной линии посмотреть на спины арбитра и принимающего, присевших за основной базой. С этой точки кажется, что подающий бросает мяч в вас, и зрители, сидящие на этих местах, невольно откидываются назад, когда мяч влетает в рукавицу принимающего. Все настолько рядом. Вы — здесь, в самом сердце игры.