Зачем?

Помню, довелось мне услышать рассказ про одного нашего колхозника, попавшего во время войны батраком в немецкий плен, на ферму к какому-то бюргеру. Фрау хозяйка провела батрака в его комнату, где он обнаружил кровать, застеленную белыми простынями. А когда настала ночь, советский колхозник лег рядом, на прикроватный коврик — дабы не нарушить своим недостойным телом этой ослепительной белизны.

Вот еще одна история — того же времени, из военных мемуаров. Дело происходит в Германии; советский офицер рассказывает о немецких автобанах, которые так поразили вступивших в Германию наших: «Как это ни странно, но германские автострады не сразу получили признание со стороны русских. По каким-то причинам мы избегали пользоваться ими в первые месяцы после капитуляции».

Для самого автора эта нерешительность русских загадочна. Но природа ее та же, что и у русского колхозника, в нерешительности замершего перед белоснежной простыней: я, такой заскорузлый, да на такую красоту?..

Что скажет психолог, выслушав эти истории? Он будет неумолим: эти люди подсознательно считают себя недостойными тех благ, которые оказались в их руках. Поразмыслив, пожалуй, соглашусь: русские считают себя недостойными. Недоделанными. Отсюда и этот вечный комплекс принижения перед европейцами, это воздыхательное сожаление: «Нет, мы не Европа…»

Конечно, это идет от нищеты. От извечной униженности. Он перманентного ожидания черного дня, на который нужно сделать припасы. От смутного понимания того, что Россия — страна «какая-то не такая». И вот последнее — совершенно верно. Все наши ментальные проблемы лежат в природе нашей страны. Дело в том, что Россия — не настоящая страна. И подсознательно все ее жители это ощущают. Только сформулировать не могут, бедняжки.

А я могу.

Россия — страна муляжей. Страна мифов. Страна действующих макетов. Страна-зомби.

Оглянитесь вокруг. Во всех странах есть армии. В нашем государстве армии нет. Вернее, то, что у нас называется армией, по сути, армией не является. Это небоеспособное стадо невольников, которых наловили и насильно пригнали в места лишения свободы. Там царят нравы по дикости хуже тюремных, и родители никогда не знают, вернется их отпрыск из этой «армии» живым, покалеченным или в гробу. Солдат там заставляют побираться, просить милостыню у прохожих и приносить из увольнения «старикам» и офицерам деньги. Их пытают, калечат и доводят до самоубийства, если они не откупаются от армейских преступников.

Слова о небоеспособности нашей «армии» — это не мои домыслы или предположения. Владимир Путин в самом начале своей президентской карьеры признался, что после нападения боевых групп террористов на Дагестан во всей тогдашней полуторамиллионной российской армии едва удалось наскрести три-пять десятков тысяч боеспособных единиц.

А чего еще ожидать от подделки под армию? Чего ожидать от рабов? Раб есть подневольный человек, лишенный свободы. Раб обязан беспрекословно выполнять чужие приказы, а если он их не выполняет, его жестоко наказывают. Когда российского гражданина против его воли хватают и отправляют служить в армию, его, по сути, превращают на время в раба. Это называется призывным способом комплектования армии. А бывает способ более цивилизованный — добровольческий. Практически во всем развитом мире армии формируются по добровольному найму. Последней развитой страной, отказавшейся от института временного рабства, была Германия, которая только совсем недавно перешла на добровольную армию. Теперь рабский принцип комплектования сохраняют только дикие и недоразвитые страны. Один взгляд на призывную карту мира сразу все объясняет. Страны, имеющие призыв, густо располагаются в Африке, Юго-Восточной Азии, Латинской Америке. И Россия в числе этих цивилизационных аутсайдеров…

Среди развитых стран единственным и объяснимым исключением является Израиль, уже которое десятилетие ведущий перманентную ползучую войну с враждебным окружением. Там призывная армия. Там иначе нельзя. Там служат даже женщины, а мужчины тянут лямку аж три года. Однажды на тесных улочках Иерусалима я разговорился с израильским солдатом. Это был сибиряк — открытое лицо, голубые глаза, ямки на розовых щеках. Родители приехали из Сибири в Израиль, когда он учился в старших классах, и вот теперь он сам патрулирует улицы с М-16 на плече.

— Не тяжко три года служить? — без всякой задней мысли спросил я. — У нас теперь год служат.

— Тяжко у вас год служить, — ответил он. — Легче в Израиле три, чем в России один.

Потому что в России не армия. А уродливая подделка. Пугало — бессмысленное и беспощадное, причем не к врагам, но к своим собственным гражданам. Наша «армия» — это пыточная камера или зона, в которой нужно отбыть срок. В которой дают пару раз за весь срок службы выпустить три патрона из автомата в мишень и учат не воевать, а красить траву зеленой краской, шагать по плацу, высоко поднимая ноги, собирать окурки на территории, ненавидеть родину, незнамо зачем отнявшую у тебя год жизни, — и хорошо, если только год, а не всю жизнь… Это не армия. Это, как я уже сказал, уродливый муляж армии — пугало для тех, кто хотел бы напасть, но думает, что у нас есть армия.

И партий у нас нет. Вместо партий, выражающих интересы неких социальных групп, у нас макеты, являющие собой всего лишь социальные инструменты, используемые властью для контроля над макетным же парламентом.

И суда у нас нет.

В России нет судебной системы. А есть муляж. Издалека глянешь — вроде суд. А вблизи рассмотришь — макет судебной машины из папье-маше. На Западе количество оправдательных приговоров достигает трети. То есть суд свою сепарационную функцию выполняет. В судебной схеме любого западного государства стоит мощный логический блок, принимающий решения на основе входящих данных. У нас оправдательных приговоров практически нет. Число их не превышает нескольких долей процента! То есть, выражаясь технически, российская судебная машина, доставшаяся нам по наследству от СССР, работает с надежностью заводского штамповочного пресса. Это значит, что в социальной машине нашего общества вместо необходимого счетно-решающего устройства стоит черная коробка такого же цвета и размера. Но если ее открыть, мы не увидим там сложной логической схемы. А увидим прямой провод, тянущийся от входа к выходу. А в серединке — крохотный резистор, поставленный для отвода глаз. Он чуть-чуть сбрасывает запрашиваемый прокурором срок заключения для создания видимости самостоятельной деятельности. Но приговоры в наших судах — это на 90 % переписанное прокурорское обвинение.

В кулуарах Останкина один адвокат рассказал мне одну историю. Судья дал его подзащитному небольшой срок, хотя тот был невиновен. Это понимали и сам адвокат, и судья. Позже, случайно встретив в лифте адвоката, судья извиняющимся тоном обратился к нему:

— Иван Иванович, я понимаю, что ваш подопечный невиновен, но сделать ничего не могу…

Почему не может? Потому что система не позволяет оставаться порядочным человеком. Она не поддерживает такой опции.

История вторая… На программе Соловьева «Поединок» бывший адвокат, а ныне крупный государственный чиновник Михаил Барщевский, услышав, что парню за изнасилование после долгого-долгого и неоднократно возобновляемого следствия дали четыре года, сказал: «Вы же понимаете, если ему за такое преступление дали всего четыре года, это значит, что он невиновен».