день, ей, возвращающейся с работы в пустую квартиру, в голову лезли тягостные думы. Постепенно она замкнулась в себе,  стала холодно-отчужденной, в глазах окружающих несгибаемой железобетонной Татьяной Васильевной. На работе все побаивались и уважали ее. Татьяне Васильевне было удобно прятаться за эту маску и со временем она приросла к ней, как вторая кожа…

      Так было до недавних пор. Пока она не выгнала с работы младшего помощника библиотекаря Савелия Каруселина.

Недели через две после его увольнения она начала замечать за собой странные вещи. Приходя на работу, она по привычке искала Каруселина глазами, и, не найдя его, кручинилась. Казалось, без него библиотека осиротела. Бесхозные книги пылились на стеллажах в алфавитном беспорядке, нерадивые коллеги, в отличие от Каруселина, не утруждали себя такой ерундой, как раскладывание книг ровненько, по полочкам, строго по алфавиту. Бегонии на окнах поникли и захирели в своих горшках– раньше Каруселин любовно поливал их из маленькой желтенькой пластмассовой леечки, принесенной им из дома, теперь никому до них не было дела. Однажды Татьяна Васильевна зачем-то зашла в подсобку, да так и простояла там, как вкопанная, целых полчаса, возле топчана. Бедный Каруселин. Разве он виноват, что в тот день просто попался под ее горячую руку? По дороге в библиотеку она сломала каблук, ее окатила брызгами машина на перекрестке, и в довершение к всему прочему ей перебежала дорогу черная кошка. Когда она разъяренной фурией влетела в библиотеку и с порога устроила разбор полётов с подчиненными, они услужливо ей намекнули, мол, мы-то что, загляните в подсобку, вот где кроется самый злостный нарушитель дисциплины и всяческой субординации… Конечно сейчас, по прошествии времени, когда она увидела ничтожность его проступка и несопоставимую с ним жестокость наказания, она денно и нощно посыпала свою голову пеплом. Тайком от всех унесла домой личное дело Каруселина и весь вечер бережно перебирала  в нем каждый документ, каждый листочек… и не вернула его на место. А как-то раз в выходной она шла в булочную и увидела, как дорогу переходит тщедушная фигурка в допотопном коричневом костюме. Со скоростью лани и с напором танка, сметающего на своем пути всех и вся, Татьяна Васильевна рванула вслед за коричневым костюмом, догнала и радостно хлопнула его по плечу. Он обернулся. Это оказался не Савелий Каруселин.

-Пардон, обозналась,– густо покраснела Татьяна Васильевна.

Незнакомец испуганно пожал плечами и поспешил прочь от странной великанши.

      Только после всего этого Татьяна Васильевна взглянула правде в глаза и призналась себе: она влюбилась в Савелия Каруселина и больше не может без него жить. Это открытие и обрадовало ее и одновременно испугало, но назад дороги не было. Отыскав в личном деле Каруселина его домашний телефон, она сегодня вечером позвонила ему и промямлила нерешительным, не своим голосом:

-Здравствуйте, Савелий Лукич.

-Здравствуйте, а кто это? -ответили на том конце провода.

-Это…в общем…это Татьяна Васильевна! У меня к Вам дело чрезвычайной важности…

С трудом придав своему голосу прежний командный официальный тон, она предложила  встретиться завтра, половина восьмого, в кафетерии на набережной, рядом с домом Савелия. Он неожиданно легко согласился прийти, впрочем времени у него было предостаточно– после увольнения из библиотеки он встал на биржу труда.

      Но вот и настал заветный вечер. Татьяна Васильевна достала из своего шифоньера розовое платье в оборках, 57-го размера, которое висело на вешалке лет уж эдак 20. От любовных переживаний она заметно похудела и теперь легко влезала в него. Взбив волосы железной расческой, Татьяна Васильевна щедро полила их лаком "Прелесть". Последний штрих– капля духов "Красная Москва", внушительные белые бусы и клипсы.

      Летящей походкой она выпорхнула из подъезда своей мрачной многоэтажки и направилась к месту встречи. Савелий уже поджидал ее за столиком в кафетерии. От волнения у нее перехватило дыхание, на душе было тревожно и радостно. Заикаясь и глядя в пол, она забормотала:

-Каруселин, возвращайся обратно в библиотеку. Кажется я…понимаешь, нам… мне тебя очень не хватает. Я тебя люблю.

Повисло неловкое молчание. Неожиданно робкий Каруселин распрямился, словно сжатая пружина и с вызовом глянул на Татьяну Васильевну снизу вверх.

-Ну, знаете, Татьяна Васильевна! Вы бесчувственная эгоистка, Татьяна Васильевна! Вы играете со мной, как …как кошка с мышью!– скороговоркой выпалил Каруселин и выбежал прочь из кафетерия, едва не опрокинув стул.

      Татьяна Васильевна осталась одна. Никто и никогда ее так не унижал. Сердце стремительно ухнуло вниз, разбившись вдребезги о каменный пол кафетерия. В душе ее бушевала буря противоречивых эмоций:  жгучий стыд, разочарование, досада, тоска, надежда и… незнакомое доселе чувство вины. Обессиленная и раздавленная, она закрыла лицо огромными ладонями и разрыдалась.

-Кхе-кхе, -раздался знакомый голос у нее над ухом,– вы совершенно невыносимы, Татьяна Васильевна, но я должен признаться, что тоже влюблён в Вас. Я думал, что безответно. Я всегда тайно, без всякой надежды на взаимность восхищался Вашей спокойной, уверенной силой… Вы святая женщина, нет, Вы не просто женщина. Вы– памятник! Родина-Мать! И к тому же божественно красивы, особенно сегодня…

Татьяна Васильевна отняла руки от лица. Перед ней стоял Савелий Каруселин с букетом алых роз, смущенный и покрасневший под стать цветочкам…

      В тот вечер они очень долго гуляли по набережной, держась за руки. Прохожие с удивлением оглядывались на комичную парочку: огромная, слоноподобная богатырша в розовом платье с рюшами и маленький тощий мужичок-с-ноготок в нелепом коричневом костюме. Но они уже не обращали на это никакого внимания и смотрели только друг на друга.

Сеня и Дреня

       Когда-то совхоз «Ударник» процветал – снабжал близлежащий город хлебом, ранним картофелем, молоком и мясом. Народу в совхозе в то время жило много. Тут были и больница, и средняя школа, и библиотека, и почта, и ферма, и пекарня, и пилорама… В эпоху перестройки хозяйство, как и многие другие, оказалось совершенно не готово к реформам и постепенно умирало. В поисках средств к существованию жители совхоза, кто помоложе, постепенно разъехались по городам. Совхоз со временем пришел в запустение и превратился в обезлюдевшее село, в котором добрая половина домов стояла с заколоченными окнами. Окрестные деревни и вовсе исчезли с лица земли.

      «Ударник» затерялся в глуши, среди холмов и бескрайних полей, которые никто не пахал. Больницу и почту давно закрыли, разрушенные ферма и пекарня белели бетонными остовами подле ухабистой дороги. Школу из средней перевели в разряд начальной – некого стало учить. Везде