Граф белые ступни достал из шелковых ботинок

и, панталоны кружевные засучив,

шагнул по борозде,

в лорнет разглядывая лошадь,

тягающую плуг,

и блики золотистые с лорнета

плясали в серебристой бороде…

Один пахал,

другой стругал струганком,

рубил рубанком, и пилил пилой

и строил корабли и города в болотах.

А мне — на многие дела охота

теснится в неуемной голове.

Вот хочется запеть, и голосом владея,

очаровать пространство звуками с небес…

но я, ни капли не робея,

поддерживаю царский интерес!

Презрев сантехников в нечистой робе,

я на санузел свой нацелю взор

и, облачившись в крепжоржет-панбархат,

возьму ключ разводной, отвертку и топор

и постелив салфетки кружевные,

я отверну от пола унитаз,

от стенки кран, и все дверные ручки,

я топором, отверткой и сверлом —

всех победю!

И мой победный глас

Услышите, когда в восторге

узрею, как с шипением вода

льет из стены фонтаном огроменным

и исчезает в черную дыру!

Проснусь я поутру

С сознанием исполненного долга

И вслед соседи с нижних этажей

меня глазами долго-долго-долго

с почтением все станут провожать…

А я пойду пахать!

Карету, мне, карету!

Пойти что ль в шпалы нынче поиграть?

Да здравствует железная дорога —

Как дел на свете интересных много!

Х орошее в Москве такси! Особенно такое, которое по телефону вызывается! Набираешь номерок заветный, и заклинание волшебное: «Сивка-Бурка — НаКолесахКонурка, встань передо мной, как лист перед травой!», и встаешь, как трава стоит. И тут же лист нарисовывается: фарами моргает, дверки приветливо распахивает и увозит тебя в любую даль. Некоторых в туманную, а некоторых в булочную. Но наш Семен Семенович в булочную даль на такси не ездил. Он иногда на работу позволял себе, и с работы тоже, и в ресторан с дамой, ну и из ресторана — это уже само собой, кто ж из ресторана на метро добирается? Это же весь кайф растеряешь, пока в подземельях мыкаться будешь.

А служил наш Семен Семенович в одной конторе, которая себя называла гордым словом «Вымпел». В названии, конечно, тайный смысл был сокрыт — ведь за вымпел принято бороться, награда как-никак, хоть от этой награды ничего, кроме почета и треугольной тряпочки, не получается. А Семен Семенычу от «Вымпела» толк был — труд его вознаграждался ежемесячно перечислением некоторой суммы на банковскую карточку, отчего Семен Семенович осознавал себя как «Homo acquiesce» — «человек обеспеченный». И все бы так и продолжалось, но пришел однажды в декабре к Семен Семенычу странный Кристмас, и принес он ему подарки, не менее странные, чем он сам.

Начнем с того, что Кристмас назвался Кризасом, и подарки не сложил аккуратно в красные коттоновые специально приготовленные заботливой женой носочки Семен Семеныча, а свалил их кучей в углу и, шаркая ногами, удалился без песен и улыбок, и даже стишок прочесть не попросил.

Подарки сбились в углу и скалили страшные зубы.

— Дареному подарку в зубы не смотрят! — кинул клич Семен Семеныч и ринулся разгребать свое дареное добро. Он выставлял подарки по одному на стол, и скоро здесь выстроилась целая шеренга. Оглядев приобретения, Семен Семеныч задумчиво поскреб щеку:

— М-дя…

И замолк. Было от чего зависнуть мозгом — это была полная кризисная подарочная обойма, все кризисные подарки в комплекте: увольнение по сокращению штатов, банковская задолженность, повышение цен, плюс бонус для постоянных клиентов — семейный кризис. А довеском ко всему сверху был приляпан и кризис среднего возраста!

Хотел Семен Семеныч заплакать-застенать, расцарапать свое лицо и, посыпав голову пеплом, уйти навсегда в «пир, мир и в добрыя люди», но царапать себя было жалко, а пепел невкусно вонял в пепельнице, и поэтому уход навсегда был временно отложен, ограничились лишь стенаниями.

Покопавшись в новоприобретенном добре (и зле) и обнаружив на столе среди подарков семейный кризис, ушла немедленно от Семен Семеныча жена, забрав домашний уют, и на ее место тут же прискакала Совесть. Разницы особой он не почувствовал: что одна зудела, что вторая зудит… Но первая хоть в щеку чмокала, еду готовила и ночью теплым мягким боком грела душу Семен Семеныча, а Совесть была чисто мачеха: одни претензии! Вот и сейчас голодное бурчание в животе заглушалось противным голосом Совести:

— …а недальновидный какой! Ведь другие все предусмотрели, и запасов назапасали, и даже сосед Петрович, уж на что оболтус, и тот предусмотрел, назапасался, фонды притырил…

Семен Семеныч пытался заглушить голос совести, но совесть пролезала и сквозь звуки телевизора, и даже сквозь песни Надежды Бабкиной. Совесть принялась уже грызть его за то, что он сидит сложа руки и ничего не делает:

— …Петрович-то уже подсуетился, пособие себе раздобыл, покровителей нашел, спонсоры к нему ездят…

Это был явный бред, потому что Петрович ничем таким не занимался, чтоб у него спонсоры бы объявились, но совесть это не смущало. Семен Семеныч попытался подумать о способах борьбы с кризисом, но ничего путного на ум не приходило.

Ум в голове молчал. Зато заговорил ум в животе:

— А что может прийти на ум, если там стол не накрыт, угощения нет, да в гости никого не приглашали?

Семен Семеныч услышал голос тела, подумал об угощении, тяжело вздохнул и пошел открывать — в дверь звонили.

— Привет, Семеныч! — на пороге стоял Петрович, краснел и переминался с ноги на ногу.

— Тебе чего? — обиделся Семен Семеныч на запасливого соседа.

— Дык чайком не угостишь ли? — робко поинтересовался Петрович.

— А что ж свой-то не пьешь? — удивился Семен Семенович. — Или бережешь?

— Какое там бережешь, кончился у меня чай! — загоревал Петрович. — Меня сократили, я теперь безработный и почти нищий…

— А припасы? — поинтересовался Семен Семеныч.

— У меня??? Да какие припасы? — удивился Петрович. — Ты ж меня знаешь…

Да, Семен Семеныч знал Петровича — Петрович был лоботряс изрядный, но малый добрый и сосед хороший.

И пошли они чай пить на кухню. Сидят, в чашки дуют, думы думают.

— Денег — кот наплакал, — пожаловался Семен Семеныч.