на обочине напротив и оставляю двигатель включенным. Старик Тед, которому принадлежит это заведение, покинув свое место за прилавком, мелькает в окнах.

— Оставайся здесь, — инструктирую Томми. — Не глуши мотор. Если появится полицейский или кто-то из взрослых, скажи, что ждешь сестру. Играй в телефоне, когда будешь говорить, чтобы они не увидели, как сильно ты нервничаешь.

Она хмурится.

Я продолжаю:

— Не заикайся при разговоре. А если сбежишь на моей машине, я позвоню в полицию и навру, что твой отец избивает меня у вас дома. Думаю, они знают адрес, Дитрих.

Девчонка меняется в лице, когда понимает — мне прекрасно известно, кто она такая. Я знаю всех Пиратов. Томми поджимает губы, однако держит свой чертов рот на замке. Полагаю, она умнее, чем кажется.

Выбравшись из внедорожника, подавляю желание поправить дубинку, впивающуюся мне в спину — я ношу ее за поясом, пряча под курткой.

Пересекаю улицу, проигнорировав сигнал «Сентры», которая проносится мимо, и открываю дверь магазина. В задней части торгового зала виднеется макушка покупателя, копающегося в холодильнике с пивом. Я опускаю подбородок, избегая двух камер, установленных в дальнем правом углу и за прилавком.

Встретившись взглядом с хозяином, вижу, как тот выдыхает, осознав, какой сегодня день. Словно забыл.

Подхожу к стойке, но останавливаюсь немного поодаль, пропуская клиента вперед. Я удерживаю зрительный контакт с хозяином до тех пор, пока он, наконец, не отворачивается.

Тед пробивает пиво на кассе, парень расплачивается и уходит. Едва дверь закрывается, я хватаю пластиковый стенд с сигарами. Резко вздохнув, хозяин обеспокоенно смотрит на свой товар.

Только я не сбрасываю все на пол, а беру упаковку жвачки из коробки, стоящей рядом, кладу ее на стойку и протягиваю Теду. Ему требуется всего две секунды, чтобы понять то, на что в прошлый раз ушло восемнадцать разбитых бутылок виски Dewar’s.

Открыв кассу, он отсчитывает ренту и отдает ее мне вместе со жвачкой. Я подхватываю деньги с прилавка, после чего направляюсь к двери. Замечаю стойку со сладостями от «Хостесс», беру упаковку пончиков с сахарной пудрой и выхожу на улицу.

Переходя через дорогу, напрягаюсь. Так происходит каждый раз, когда я работаю. Это напоминание о том, что любое действие — предпосылка к противодействию, и сегодняшний день может стать последним. Тед может погнаться за мной. Полицейский может вести слежку, выжидая, чтобы поймать меня на месте преступления.

Вероятно, я почувствую удар в спину, и это будет последнее ощущение в моей жизни.

Я не оборачиваюсь. Держа голову высоко, с каждым шагом приближаюсь к безопасности. Затаив дыхание, открываю дверцу, проскальзываю на водительское место. Как обычно, сразу же запираю все двери.

Пот струится вдоль позвоночника.

— Все прошло нормально? — спрашивает мелкая.

Я бросаю пончики ей на колени, пристегиваю ремень безопасности, отъезжаю от тротуара, не сводя глаз с зеркала заднего вида, потому что до сих пор жду.

Машина преодолевает сантиметры, которые превращаются в метры, затем километры — только тогда я немного расслабляюсь. Знаю, рано или поздно наступит конец всему. Хьюго прав. Просто ожидание мучительно.

Томми съедает пончики, стоит на шухере еще на трех точках. Я выпрыгиваю из джипа, собираю плату и как можно быстрее уезжаю, решив сначала разделаться с легкими клиентами, на случай, если возникнут проблемы, из-за которых остаток ночи уйдет на более сложные объекты.

Выехав на шоссе, сворачиваю на следующий съезд и через пару поворотов останавливаюсь на парковке «Порока». Формально стриптиз-клуб находится в Шелбурн-Фоллз, но жители любят делать вид, что он за чертой их милого городка.

Это одна из самых трудных задач. Не заглушая двигатель, ставлю машину в режим «Паркинг» и смотрю на Томми.

— План тот же.

Я снимаю капюшон, оставшись в лыжной шапке, и открываю дверь.

— Но я хочу войти, — возражает она.

— Останься.

Захлопнув дверцу, оглядываюсь по сторонам, пока лавирую между машинами, заполонившими стоянку.

Стены здания вибрируют в такт музыке. На мгновение я замираю.

Запах уже бьет в ноздри — смесь дешевого лосьона для тела, сильно изношенных туфель на пятнадцатисантиметровых каблуках, приправленная потом, пролитым пивом и колой.

Иногда, в зависимости от времени года, здесь ощущается запах мочи или рвоты. Мальчишники, парни из студенческих братств, вернувшиеся домой на летние каникулы, делают июнь самым ненавистным месяцем для посещения этого места.

Но сейчас уже август. Поток приезжающих и уезжающих наконец-то спал, вот только летняя жара превратила отчаяние и безысходность в отвратительную вонь, к которой, по-моему, невозможно привыкнуть.

Я достаю дубинку, сую ее в рукав, придерживая манжету, чтобы не выпала. Подхожу к входу, открываю дверь и киваю вышибале Анхелю Акосте.

— Привет, детка, — говорит он.

От оглушительных басов пол дрожит под ногами. Двигаясь дальше, миную бар, смотрю на сцену.

Кожа девушек сияет в лучах света, волосы взмывают вверх, но это едва ли назовешь реальным танцем. Они лишь извиваются у шеста и ползают по сцене.

Хотя отдаю им должное. Не могу представить более тяжелой работы. Пусть тут не задействована математика или высокие риски, сопутствующие работе полицейского, солдата или врача, однако я бы предпочла заниматься чем угодно, но не притворяться, как приходится этим девчонкам.

— Аро! — зовет меня кто-то.

Полуголая Сильвер машет рукой с одной из платформ. Я заставляю себя помахать в ответ, на самом деле желая что-нибудь разбить. Мы вместе учились в средней школе.

Преодолевая коридор, где монотонный гул музыки понемногу стихает, слышу крик Скарсмана:

— Ты знаешь, как легко тебя заменить? Новые девочки подрастают каждый год, и у них нет детей, которые постоянно болеют!

Я вздыхаю, замедляя шаг. Дверь в его кабинет приоткрыта.

Уверена, в прошлом моя мать выслушивала бы такие же лекции, если бы я не сидела с младшими детьми. Она никогда не пропускала работу. Ведь у нее была бесплатная личная нянька и все такое.

Я прислоняюсь к дверной раме. Скарсман замечает меня. Он хорошо одет и ухожен: чисто выбритый, волосы с проседью коротко подстрижены, а черный костюм с темно-фиолетовой рубашкой отлично маскирует его чертовски мерзкую натуру.

Выдохнув дым, Скарсман тушит сигарету о поднос. Какая-то девушка в черном бикини из пайеток сидит перед ним с поникшими плечами.

— Отлично, — огрызается он, глядя на меня. — Твою мать, иди, сядь там. Я не хочу сейчас с тобой разбираться.

Я сжимаю дубинку, пряча ее за спиной.

Когда не двигаюсь с места, Скарсман дергает подбородком, дав знак танцовщице, чтобы убиралась отсюда. Девушка поднимается со стула; ее вьющиеся рыжие волосы, собранные заколкой, обрамляют лицо. Она очень красивая, поэтому он ее не увольняет.

— Оскорбительно, что они посылают ко мне