Я, как увидел, сразу и сочувствовать этому Уинрою почти перестал. Мужик, который живет в таком доме, должен знать, что сам нарывается. Вы ж понимаете, и хоть меня на этот счет, быть может, чуточку заносит, но жить вот так я просто не вижу смысла. Я тоже купил себе в Аризоне халабуду, но халабудой она оставалась недолго. Я выкрасил ее в слоновую кость, наличники и прочие причиндалы сделал голубыми, а по оконным рамам прошелся ярчайшим красным лаком… Красиво? А то нет: как на рождественской открытке!

Пихнул перекошенную калитку. По скрипучим ступенькам поднялся на веранду и позвонил в звонок. Раз позвонил, потом еще, послушал, как звенит внутри, и ни ответа ни привета. И никакого шевеления вокруг.

Я развернулся и оглядел голый двор. Понятно: парень слишком ленив, чтобы засеять его хотя бы травкой. В облупившемся заборчике дыры — недостает половины штакетин. Затем я поднял взгляд и поглядел через улицу. А! Вот она.

Я не позволил себе подать виду, но сразу понял, что это она и есть. Пусть в свитере, в джинсах и с волосами, собранными в конский хвост. Стоит в дверях небольшого бара поодаль, а на лице неуверенность: стою ли я того, чтобы ей напрягаться.

Я спустился с крыльца, вышел за калитку, а она неуверенно направилась через улицу.

— Вы к кому? — окликнула она меня еще издали. — Чем могу вам помочь?

Голос у нее был этакой манерной дамы — они такие голоса специально себе отращивают, — как бы приятный, но с хрипотцой и не без металла. А уж где она набралась манер, об этом ясно говорит физиономия: вся ее юность была, похоже, сплошным родео на хвостангах — когда в кроватях, а когда и не только. В глаза глянешь — мама дорогая! — случись что, она тебя так обложит, столько выдаст грязи, сколько не найдешь на квадратной миле сортирных стенок, самых расписных.

— Я ищу мистера или миссис Уинрой, — сказал я.

— И что? Вот я как раз и есть миссис Уинрой.

— Как поживаете? — пропел я. — Меня зовут Карл Бигелоу.

— И что? — Это ее «и что» сразу начало меня доставать. — И что, мне положено обрадоваться?

— Не смею надеяться, — сказал я. — Но может быть, вас обрадуют пятнадцать долларов в неделю?

— Пят… А, ну конечно! — Она вдруг улыбнулась. — Простите великодушно, Карл… мистер Бигелоу. Нашей уборщице… то есть горничной… пришлось уехать домой повидать родителей — что-то у них там приключилось, не знаю, — а вас мы ожидали на прошлой неделе, но потом все как-то завертелось, закрутилось…

— Конечно. Разумеется… — прервал я поток самооправданий. Противно, когда человек так уродуется из-за жалкой пятнашки баксов. — Это полностью моя вина. Можно, я слегка заглажу ее, предложив вам немножко выпить?

— Вообще-то, я как раз только что, вы… — Она замялась, задумалась и сразу стала мне куда милее. — Если вы уверены, что…

— Могу себе позволить, — сказал я. — Сегодня праздную. А ужиматься начну с послезавтра.

— Что ж, — проговорила она, — в таком случае…

Я взял ей два виски. Потом, заметив, что у нее вертится на языке вопрос, дал тридцать долларов.

— За две недели вперед, — пояснил я. — о’кей?

— Ах, ну что вы! — изобразила она протест, с этакой хрипотцой, во всей красе демонстрируя голос манерной светской дамы. — Платить вперед совсем не обязательно. Все-таки мы — мистер Уинрой и я — делаем это не ради денег. Считаем, что такие вещи в каком-то смысле наш социальный долг. Понимаете? Когда живешь в маленьком городке при колледже, надо…

— Слушайте, давайте дружить, — сказал я.

— Дружить? Боюсь, что я не совсем вас…

— Да ладно. Будьте проще. Я не успел приехать, как через четверть часа уже узнал обо всех проблемах мистера Уинроя.

Ее лицо чуть напряглось.

— Что же вы сразу-то не сказали! А то я тут, как дура последняя…

— Я ж говорю, — повторил я, — будьте проще! — И я осклабился, предъявив коронную свою улыбку — широкую, мальчишескую, открытую. — Когда мне втирают про то, как все завертелось, про дуру последнюю и прочую дребедень, у меня голова сразу кругом. А она и так у кого угодно закружится, стоит ему только взглянуть на вас.

Она улыбнулась. Положила руку на мое запястье и сжала.

— Вас, мужчин, только послушай! Или вы это в хорошем смысле?

— Конечно, в хорошем, неужто в плохом, — усмехнулся я.

— Боже, я, наверно, выгляжу ужасно! Нет, честно-честно, Карл… Ой, что я говорю? Не слушайте меня. Вот разболталась! Уже по имени к вам обращаюсь!

— Вообще-то, ко мне все так обращаются, — успокоительно произнес я. — Я даже и не знаю, как бы я себя чувствовал, если бы кто-нибудь вдруг назвал меня «мистер».

«Но если кто-то попытается, против не буду, — подумал я. — И наверное, постараюсь к этому привыкнуть».

— Тут такое было, Карл, такое! Месяцами я не могла дверь открыть без того, чтобы передо мной тут же не вырос коп или газетчик, а потом… Только это я подумала, что наступила передышка, как все понеслось сызнова. Поймите, Карл, я не люблю ныть, я и сейчас не ною, но…

Ныть и жаловаться она, естественно, любила, да еще как! Это все любят. Однако дамочка, которая столь долго каталась как сыр в масле, не может не быть достаточно хитра, чтобы сверх меры нытьем не увлекаться.

Она сняла с волос резинку и слегка их взлохматила — как раз настолько, чтобы выглядеть по-свойски.

— Все это действительно ужасно, — сказал я. — И как долго вы планируете здесь кантоваться?

— Как долго? — Она коротко усмехнулась. — Похоже, всю оставшуюся жизнь.

— Да ну, несерьезно, — сказал я. — Такая женщина, как вы!

— Ну почему несерьезно? Что я теперь могу? Все побоку пустила, выйдя за Джейка. Перестала петь… Вы знаете, что я была певицей? Все сгинуло. Много лет уже я не была в ночном клубе — я имею в виду по работе, а не просто зайти пропустить рюмашку. Пропало все — голос, контракты, буквально все. Да ведь и юность ушла.

— Вот это бросьте, — сказал я. — Даже и слышать не хочу.

— Да я не жалуюсь, Карл. Ни боже мой… Как насчет еще по одной?

На сей раз я позволил ей самой заплатить за выпивку.

— Что ж, — снова заговорил я. — Я, конечно, про ваше дело многого не знаю, поэтому мне легко говорить. Но…

— Да?

— Я думаю, мистеру Уинрою следовало бы оставаться в тюрьме. Я бы на его месте остался.

— Вы-то остались бы. Любой мужчина бы остался.

— Но ему, может быть, лучше знать, — сказал я. — Он, видимо, продумал крутую комбинацию, чтобы вам снова взлететь наверх, выше, чем были.

Она резко ко мне обернулась, ожгла взглядом. Но я смотрел все теми же невинными распахнутыми глазами.

Пламя в ее взоре угасло, она улыбнулась и снова стиснула мою руку.