Полка эта представляет собой цельный шестифутовый кусок топляка, прибитый над камином. Они нашли его однажды ночью у кромки воды на пляже Серфсайд в то их самое первое лето. Джимми поднял его и сказал: «Когда-нибудь мы повесим его над камином в нашем с тобой доме». Потом он поцеловал ее, и она поверила ему. Они тогда были знакомы всего несколько недель.

На полке стоят три фотографии, все в одинаковых состаренных белых рамках: слева — шестинедельный Гровер, посередине — Бет с Джимми, справа — пляжный портрет Софи, Джессики и Грейси в белых блузках и розовых крестьянских юбках в цветочек. Снимок был сделан сразу после второго дня рождения Грейси, восемь лет тому назад.

— Как быстро летит время, — говорит она вслух, обращаясь к Гроверу.

Слева фотографию Бет с Джимми обрамляет большущая персиковая морская звезда, которую Софи нашла неподалеку от маяка Санкати, справа — закрученная в идеальную спираль ракушка, тоже большущая и без единой щербинки или трещинки. Эту ракушку Бет нашла у маяка Грейт-Пойнт в тот год, когда они с Джимми поженились, и сумела сохранить ее в первозданном виде, несмотря на три переезда. С тех пор она подобрала несколько сотен подобных ракушек, но без изъяна среди них не было ни одной. Композиция, украшающая каминную полку, всегда неизменна. Ничего другого туда не допускается.

Она снова поправляет свадебную фотографию, сдвигая ее чуть вправо, и отступает назад. Ну вот. Так-то лучше. Точно по центру. Все как полагается.

А теперь что? Ее переполняет жажда деятельности.

— Вставай, Гровер. Пойдем пройдемся до почтового ящика.

Едва выйдя за дверь, она жалеет о своем решении. Ветер прохватывает насквозь самую плотную ее непродуваемую зимнюю куртку с такой легкостью, как будто это решето. Бет пробирает дрожь, холод пронизывает ее до костей. Косой дождь хлещет в лицо, не дает открыть глаза, так что она с трудом видит, куда они идут. Бедняга Гровер, который еще несколько минут назад мирно спал на теплой подстилке, жалобно поскуливает.

— Прости, Гров. Скоро уже пойдем домой.

От их дома до почтовых ящиков примерно с полмили. По соседству с Бет живут немногочисленные постоянные обитатели острова и те, кто приезжает сюда на лето, но в основном отпускники живут на ее пути к почте. Поэтому в это время года дома пусты и темны. В окнах не горит свет, из труб не идет дым, на подъездных дорожках не стоят машины. Все тихо и безжизненно. И серо. Небо, земля, кедровая дранка на каждом пустом и темном доме, океан, которого она сейчас не видит, но чувствует его запах. Все одинаково серое. Она до сих пор так к этому и не привыкла. Нантакетская зима с ее постоянной серостью способна расшатать самую устойчивую психику. Даже самые непробиваемые из местных, люди, любящие их остров сильнее всех, в марте дают слабину.

Какого черта мы делаем на этом богом забытом клочке серого песка?

Весна, лето и осень — дело другое. Весной глаз радуют желтые нарциссы, летом — ослепительно-синее, как на Миконосе, небо, осенью — ржаво-красные россыпи клюквы на болотах. И ко всему этому в комплекте прилагаются туристы. Конечно, свои минусы в этом тоже есть. Но с туристами приходит жизнь. Жизнь! После рождественских гуляний в декабре все они уезжают. Возвращаются на материк, туда, где есть «Макдоналдсы» и большие торговые центры и где все заведения открыты и в январе. И цвет. Там у них есть цвет!

Продрогшая, вымокшая и несчастная, Бет доходит до ряда серых почтовых ящиков, стоящих вдоль дороги, открывает крышку своего, вытаскивает три разномастных конверта и торопливо сует их за пазуху, чтобы защитить от дождя.

— Идем, Гровер. Домой!

Они разворачиваются и идут обратно. Теперь, когда дождь с ветром хлещут ей в спину, она может поднять голову, чтобы смотреть вперед, а не только себе под ноги. Там, вдалеке, кто-то идет им с Гровером навстречу. Интересно, кто бы это мог быть?

Когда расстояние, разделяющее их, немного сокращается, она понимает, что это женщина. Подруги Бет в большинстве своем живут в центре острова. Джилл живет в Циско, а это хотя и недалеко отсюда, но в противоположном направлении, к тому же эта женщина слишком маленького роста, чтобы быть Джилл. На ней шапка, шарф, намотанный до самых глаз, парка и сапоги. В таком наряде узнать кого бы то ни было довольно трудно, но Бет наверняка должна ее знать. Не так уж и много у них тут людей, которые могут разгуливать по улице в такое ненастье мартовским утром в четверг. Отдыхающим в это время года на Нантакете делать нечего.

Теперь их разделяют всего несколько ярдов, но Бет по-прежнему не узнает ее. Единственное, что она может сказать, это что у женщины длинные черные волосы. Бет собирается поздороваться и, когда женщина оказывается прямо перед ней, уже приветливо улыбается, но женщина упорно смотрит в землю и явно не желает встречаться с ней взглядом. Так что Бет не здоровается и чувствует себя глупо из-за этой своей улыбки. Гровер подбегает к незнакомке с намерением обнюхать, но та торопливо обходит его и, прежде чем Бет с Гровером удается узнать о ней что-либо еще, оказывается у них за спиной.

Через несколько шагов Бет все-таки не выдерживает и оглядывается. Женщина стоит перед почтовыми ящиками, ближе к дальнему концу ряда.

— Из Нью-Йорка, наверное, — бормочет себе под нос Бет и, отвернувшись, идет в сторону дома.

Очутившись наконец под крышей, Гровер энергично отряхивается, забрызгивая водой все вокруг. Обычно Бет ругает его за это, но сейчас это не имеет значения. Пока они открывали дверь, в прихожую влилось ведро воды. Она снимает шапку и куртку, и конверты падают на пол. Теперь сапоги. С нее ручьями течет вода.

Стащив с себя промокшие до нитки носки и джинсы, она бросает их в корзину для грязного белья и натягивает пижамные штаны из флиса и уютные домашние тапочки. Очутившись в тепле и сухости, она тут же веселеет и возвращается в прихожую подобрать с пола письма, после чего плюхается на диван. Гровер уже снова дремлет на своем плетеном коврике.

В первом конверте счет за отопление; он вполне может оказаться больше, чем их ежемесячный ипотечный платеж за дом. Бет решает, что откроет его позже. В следующем обнаруживается каталог «Виктория сикрет». Года три назад она заказала у них себе на Рождество один-единственный лифчик с поролоновыми вкладышами, и теперь они усердно шлют ей каталоги. Ладно, сгодится на растопку