Инокентий открывает глаза, и от его мечтаний остаётся лишь лёгкая горечь на языке.

Вечер сгущал над городом иссиня-черные кляксы, а город разбодяживал их матовыми пятнами фонарей и пестротами неона. Чумазые орды облаков заполонили небо, с минуты на минуту готовые обрушиться потоками грязного дождя. Инокентий встал и поплёлся за случайным прохожим, высоким мужчиной в сером плаще. Раз уж бездарно профукал собственный путь, хоть послежу за путём кого-то другого…

Тьма колышется и меняет оттенки, переулки чаще выводят в откровенные трущобы, и запах помоев окончательно вытесняет тяжкий дух автомагистрали. Мужчина ускоряет шаг, через каждые десять-пятнадцать шагов оборачивается, пробует сбить Инокентия со следа, а Инокентий ликует, в его крови звенит гимн мелочной власти над чужим комфортом, и игра продолжается.

В какой-то миг жизнь этого человека начинает вливаться в Инокентия. Короткие урывки, смутные воспоминания и фрагменты личности понемногу складываются в картину.

Его зовут Андрей. Владелец небольшой автозаправки за пределами города, которая приносит кое-какой доход. Женат, воспитывает двоих детей: очаровательную восьмилетнюю девочку и не по годам серьёзного мальчика четырнадцати лет. Слезы отцовского счастья наворачиваются на глаза Инокентия, когда он видит их образы. Он знает, что Андрей больше любит девочку, Машу, потому что она чем-то неуловимо напоминает жену.

Образ жены отзывается на сердце Инокентия рассудительным теплом взрослого человека, а в паху — непреодолимым желанием. Юлия… Андрей обожает произносить ее имя, когда они занимаются любовью.

Раз в год Андрей уезжает из родного города в Чернокаменск, «по командировкам». Снимает номер на третьем этаже третьего самого престижного отеля и договаривается, чтобы его не беспокоили на протяжении трёх суток. Когда ночь опускается на улицы, он выходит и добирается сюда, на окраину района под названием «Топи». В одной из подворотен затаилась ржавая металлическая дверь. Пароль и карточка клиента пропустят его в шикарный бордель, название которого известно лишь группе избранных. Андрей очень нравится Мадам Эйфории, поэтому сутки безудержной копрофильской оргии обходятся ему всего в тысячу долларов. В шесть вечера следующего дня, измученный и довольный, он возвращается к своей счастливой, нормальной жизни.

О, всю жизнь Андрей боролся с собою. Но психологи только укрепляли в нем осознание собственного морального уродства, а подавление гнусных желаний однажды чуть не кончилось самоубийством.

Инокентий с ужасом осмысливает жизнь этого человека, его метания и наслаждения, разбитую душу и семейное счастье, а также многочисленные успехи в бизнесе. Он видит, что никто никогда не догадается об этой тайне, и Андрей умрёт в девяносто лет со счастливой улыбкой на устах, окружённый любящим семейством, а там его будет ждать вечный покой…

«Грёбаный хэппи-энд для грёбаной мыльной оперы! Почему всё у этого изврата лучше, чем у меня? Почему мою карьеру, мою работу, мою жизнь ценят ниже новой кофеварки? Почему не его?!»

— Чего тебе надо?

Локомотив гнева Инокентия затормозил, не успев набрать обороты. Андрей стоял, глядя на него сверху вниз. Их разделяло каких-то пять метров.

— Чего тебе надо? — настойчиво повторил бизнесмен. — Денег? Нет у меня денег…

— Врёшь! — взвизгнул Инокентий, удивляясь самому себе. Андрей вздрогнул и потянулся к заднему карману джинсов…

Не понимая, что́ делает, Инокентий побежал на него. Андрей успел выхватить электрошокер, но Инокентий прыгнул и повалил его наземь. Удивительно, каким сильным и жилистым телом обладал этот Андрей.

— Мразь, — прошипел бизнесмен. Острая боль пронзила левую руку Инокентия, а через неё жгучим импульсом пробежалась по всему телу. Андрей сбросил обездвиженного Инокентия и побежал.

То, что предстало ослепшим глазами Инокентия, плохо поддавалось осмыслению. Кто-то… словно надрезал крышу облачного шатра, и внутрь повалил ливень, столпы искристого света, громы-молнии, дивная песнь жар-птицы… На крыльях сей божественной мешанины опускалось белоснежное существо, облачённое в хитон из чистого пламени.

Инокентий ощутил, как узкий клинок пронзает тело Андрея. С душой несчастного извращенца в небеса воспарили и крылья. А ангел остался. Повертев орудие убийства в руке, он воззрился на Инокентия. В глазах, что напоминали две утонувшие в колодцах сверхновые, можно было затеряться и провести остаток жизни.

— Ты этого хотел? — мягкий, земной голос пронзительно контрастирует с его обликом.

— Он не заслужил… такого…

— Он не виноват, — соглашается ангел. Дождь свободно проходит сквозь пламенные одежды и бесплотное тело, отчего небесное существо выглядит как подёрнутая рябью голограмма. — Но этого хотел ты. Да найди виновного, Судия!

Вспышка молнии ознаменовала конец разговора.

Судия. Бритва Оккама

А будильник зазвонил «Маленькой ночной серенадой» в полшестого утра. Никогда Инокентий не просыпался так легко, так радостно. «Это сон… господи, конечно сон! Господи…»

Весеннее солнце засветило чуточку ярче, и лёгкий холодок начал бодрить, и жизнь, чья цикличность наводила иногда на мысль об изощрённой пытке, стала вдруг прекрасной.

В общем, Инокентий хохотал, наливая себе кипяток из чайника.

«Когда успел вскипятить…»

Впервые за долгие месяцы он признал своё отражение в зеркале ванной умеренно привлекательным. Это наполнило душу полузабытым вкусом уверенности. С улыбкой выключив воду, Инокентий услышал бормотание телевизора из гостиной.

«Становлюсь рассеянным…»

В гостиную он зашёл вслепую, тщательно вытирая лицо полотенцем. Пульт Инокентий нащупал без труда, он лежал как всегда на месте…

— Э, мужик, не надо. Сейчас Джо Кэббот скажет, что мистер Оранжевый стукач…

— А-а-а!

«Гость» нетерпеливо сбросил накинутое на себя полотенце и вновь уставился в экран, держа под подбородком тарелку с лапшой быстрого приготовления. Когда парни в фильме стали беспорядочно тыкать друг в друга стволами, «гость» по-гусиному вытянул шею и принялся торопливо запихивать лапшу в рот. Глотал он шумно, и почти не жуя.

— Сядь, — промямлил он с набитым ртом.

Не в силах пошевелить и пальцем по своей воле, Инокентий подчинился. Так они и сидели, пока фильм не закончился.

— Обожаю этого парня, — непринуждённо заявил «гость», поставив пустую тарелку на пол. Он явно имел в виду режиссёра. — А у тебя уютно.

Инокентий открыл рот, но тут же закрыл, потому что «гость» перевёл на него взгляд. Лицо чужака было словно высечено из мрамора. Строгие, угловатые черты — германские, не эллинистические. На нём был помятый свитер и видавшие виды джинсы, а часы на запястье выглядели как солнечные. Эти глаза…

Инокентий вспомнил ангела из «сна» и поёжился.

— Догадался, значит, — констатировал «гость». — Зови меня Азарией.

— И-инокентий… с одной «н»… — пролепетал Инокентий.

— Да знаю. Ты как, готов?

— К чему?

Азария издал задумчивое «хм».

— Разве Йишмаэль не сказал?

— Это который… вчера… с мечом?..

— Да, Йишмаэль. Он ничего не сказал?

Инокентий напряг память.

— Что-то про Судию… я ничего понял…

— Сказал, значит. Я здесь, чтобы разобраться.