– Нет, но я ваш большой поклонник, – сказал он. – Прочел все ваши книги. Я читал их еще до того, как вышел “Трепет”, поэтому я не просто пошел за стадом.

– Это очень любезно с вашей стороны, – сказал я, стараясь скрыть свой восторг. – Очень мало кто так поступает.

– Очень мало кто интересуется искусством, – ответил он.

– Это правда, – согласился я. – Но такая нехватка аудитории останавливать художника не должна.

– Я даже читал ваш сборник стихов, – сказал он, и я скривился.

– Они были непродуманны, – произнес я.

– Не согласен, – сказал он и процитировал строку одного стихотворения, отчего я вынужден был вскинуть руки и попросить его остановиться. После этого он просиял и рассмеялся, показав чудесно белые зубы. При этом под глазами у него возникли легкие морщинки. До чего же красив он был.

– А зовут вас? – спросил я, довольный тем, что у меня есть возможность на него пялиться.

– Морис, – ответил он. – Морис Свифт.

– Очень приятно с вами познакомиться, Морис, – сказал я. – Славно знать, что не перевелись еще молодые люди, интересующиеся литературой.

– Я хотел изучать ее в университете, – сказал он. – Но моим родителям такое было не по карману. Потому-то я и приехал в Берлин. Чтобы сбежать от них и самому зарабатывать себе деньги.

В его тоне звучала некая обида, но он умолк, не успев сказать больше. Меня удивило, до чего много драмы возникло в нем, – и так быстро.

– Не могу ли я вас угостить? – продолжал он. – Мне бы очень хотелось задать вам несколько вопросов о вашей работе.

– Это было б восхитительно, – ответил я, возбужденный случаем провести с ним еще немного времени. – Прошу вас, Морис, садитесь. Но я должен настаивать, чтобы мне все включили в мой счет. Я б никак не мог позволить вам платить.

Он огляделся и покачал головой.

– Мне здесь выпивать не разрешают, – сказал он. – Работникам нельзя ни с кем общаться на территории. Если меня поймают, то уволят. Вообще-то я даже разговаривать с вами не должен.

– А, – произнес я, ставя бокал и бросив взгляд на часы. Было всего десять – времени полно до того, как закроются бары. – Ну, быть может, тогда сходим куда-то еще? Очень бы не хотелось, чтобы у вас были неприятности.

– С большой радостью, – сказал он. – Я к вам на интервью забежал сегодня минут на двадцать, когда у меня был перерыв. Надеялся застать ваше выступление, но там какой-то актер читал из “Трепета” – и не очень хорошо при этом, как мне показалось.

– Его раздражало, что я ему выбрал отрывок, который ему не понравился.

– Но это же ваш роман, – сказал Морис, нахмурившись. – Ему-то какое дело?

– Вот и я так же подумал, – ответил я. – Но у него было иное мнение.

– Ну, к тому времени, как мне настала пора уходить, он еще читал, поэтому не довелось услышать, как вы отвечаете на вопросы, а я сам хотел спросить у вас о многом. Вы там все время хмурились, мистер Акерманн.

Я рассмеялся.

– Попросту говоря, это был не вполне приятный вечер, – ответил я. – Хотя теперь он значительно улучшился. И прошу вас, зовите меня Эрих.

– Ну что вы.

– Но я настаиваю.

– Значит, Эрих, – тихо произнес он, проверяя слово на языке и, как мне показалось, немного нервничая. Быть может, все дело в моем эго, или пробудившихся во мне порывах, или в смеси того и другого, но я был счастлив ощущать, как ручей почитания прокладывает путь от его уст к моим ушам. – Вы уверены, что хотите куда-то идти? – спросил он. – Я не хочу вам навязываться. Вы не слишком устали?

– Я вовсе не устал, – сказал я, хотя был крайне вымотан ранним рейсом и унылым мероприятием. – Ведите, прошу вас. Смею надеяться, город вы знаете лучше, чем я.

Поднимаясь, я проклял себя за то, что с моих губ слетел легкий стон – когда члены мои приспосабливались к тому, чтобы снова держаться вертикально, и, вовсе не собираясь этого делать, я дотянулся и на миг уцепился за его плечо. Мышцы были тверды и напряглись от моего касания.

– Куда пойдем? – спросил я, и он назвал бар на другой стороне Тиргартена, у Бранденбургских ворот. На миг я ощутил сомнение – это приведет нас близко к руинам Рейхстага, а то место мне не очень хотелось навещать вновь, – но я кивнул. Не мог рисковать тем, что он передумает.

– Это недалеко, – сказал он, видимо ощущая мое сомнение. – Десять минут, если возьмем такси. И в это время вечера там обычно тихо. Можно разговаривать, не перекрикивая шум.

– Великолепно, – сказал я. – Ведите.

Выходя из дверей гостиницы, он произнес фразу, которая обычно приводила меня в ужас, но теперь необъяснимо пустила через все мое тело волны воодушевления.

– Я тоже писатель, – произнес он, несколько смущаясь такой откровенностью, как будто признавался в желании слетать на Луну. – Ну или пытаюсь им быть, во всяком случае.

Мой визит в Данию был назначен на три дня в начале апреля; кроме интервью прессе планировалось публичное чтение в Королевской библиотеке следующим вечером. Мой датский издатель предложил мне покрыть расходы за лишнюю ночь, чтобы я смог хоть как-то посмотреть город, и я его предложение принял, забронировав еще один номер за свой счет для Мориса – он согласился меня сопровождать в слегка неопределенной роли личного помощника. В заботе о том, чтобы номера наши располагались по соседству друг с другом, я отправил тщательно составленный запрос в гостиницу за две недели до приезда. Это, говорил я себе, для того, чтобы мой юный друг оказался под рукой, если он мне вдруг понадобится. То была одна из множества неправд, каких я наговорил себе за год нашего с ним знакомства.

Месяца за полтора до того, в Берлине, я, прощаясь с Морисом, дал ему свой адрес, пригласив не терять связи, и по возвращении в колледж с надеждой ждал письма, но оно так и не пришло. Я уже начал подумывать, уж не задевал ли он куда-нибудь тот клочок бумаги, на котором я написал адрес, или, возможно, он мне что-то отправил, а оно потерялось при пересылке. Я размышлял, не начать ли мне корреспонденцию самому, не написать ли через “Савой”, но всякое письмо, что я сочинял, казалось мне трагичнее предыдущего, поэтому я счел всю эту задумку зряшной. Наконец, после почти месяца молчания, я решил, что больше не услышу о нем, но в тот же день поэтически своевременно мне доставили объемистый конверт с именем “Морис Свифт” и берлинским обратным адресом, начертанным на задней стороне.

В своем письме он извинялся, что так долго не выходил на связь, утверждая, что не был уверен, следует ли ему воспользоваться тем, что я предложил прочесть его работу, или же с моей стороны это была обычная вежливость после слишком многих бокалов вина. Тем не менее он прилагал рассказ, озаглавленный “Зеркало”, и спрашивал, не гляну ли я на него, умоляя меня не щадить его чувств.