гонениям. За последние 10 лет в этом районе накопилось такое количество историй о преследованиях христиан, что мне уже непросто отличить одну от другой. Убийства священников, бомбежка церквей, тысячи случаев похищений, сотни убитых. Вследствие всех этих событий в послевоенном 2003 г. более двух третей иракских христиан эмигрировало из страны. По данным многочисленных опросов, проведенных при финансовой поддержке Королевства Дании, 84 % респондентов-христиан считают, что через 10 лет в стране христиан больше не останется.

Передо мной женщина – бледная, со стрижеными темными волосами, вся в черном, босиком, возрастом чуть более сорока. Она лишь одна из множества других, причем ее история далеко не самая страшная. Как-никак ей удалось выжить; всего через сутки она уже была на свободе.

Вечером 26 сентября 2009 г., вернувшись домой с работы в частной клинике, она принимала ванну и вдруг почувствовала около своего виска дуло автомата Калашникова. Женщину завели в комнату, и она увидела, как четверо мужчин в масках залепили скотчем рты и руки троим ее детям и глаза старшей дочери.

Затем ей самой замотали руки и залепили глаза, ударили прикладом по голове, выволокли на улицу и затолкали в какую-то машину.

Поездка оказалась недолгой. Она сообразила, что ее везут в ближайший городок, расположенный на северо-западе Ирака. Ее вытащили из машины и, отведя в дом, заперли в узкой, крошечной комнатке. Изнутри доносился женский голос – дом, куда доставили пленницу, принадлежал чьей-то семье.

– Мы представители исламского государства, – раздался мужской голос. – Нашему государству нужны деньги.

Она дала им телефон своего мужа.

Нелегко было этой даме с бледным лицом держать себя в руках, рассказывая мне свою историю. Причиной тому не столько страдания, перенесенные ею во время двенадцатичасового сидения в крошечном шкафу один на один со страхом смерти. Причина в воспоминаниях о той ночи, которые продолжают терзать ее, вызывая приступы рыданий.

Когда наконец в разговор вступил муж, я словно бы впервые заметил его присутствие. На нем розовая рубашка, синий галстук, очки. Как и жена, по профессии он врач. Этому благородному, спокойному человеку на вид можно дать лет пятьдесят. Как правило, когда люди рассказывают мне подробности своих похищений, они пытаются привнести в повествование какой-нибудь элемент проявленного ими мужества: как пытались торговаться; как стремились сбежать; как они жаждут узнать, что в конце концов их похитителей настигла смерть под градом пуль. Всем так или иначе хотелось показать мне, что похищение ничуть не затронуло их личного достоинства.

Однако этот врач был не таков – ведь тут похитили не его самого, а жену. Он объяснил мне, что для иракского мужчины это большой позор. Чувство собственного бессилия утаить ему так и не удалось.

Мужчина поведал, как, вернувшись домой в ту ночь, ничего не подозревал о случившемся и поначалу никак не мог понять, почему на полу валяется разбитый мобильник жены. Сначала он подумал, что, разозлившись на непослушных детей, она швырнула его об пол и выбежала из дома. С ней всякое случалось, когда она сердилась, но сегодня ее что-то долго не было.

А где же дети? Он вошел в комнату и нашел их в углу трясущимися от страха. С тех самых пор жизнь его изменилась. После звонка похитителей он уже знал, что отдал бы что угодно – что угодно – лишь бы получить свою жену обратно, лишь бы они ее не трогали.

Ему сказали, что если он хочет на следующий день получить ее живой, ему придется принести $120000 (около 700000 датских крон). Вызвать полицию он не мог.

– Я сказал им, что настолько быстро и без посторонней помощи такую сумму достать никому не под силу. Это просто нереально.

И правда, где за одну ночь человек может взять $120 тысяч? Откуда извлечет? Может, из банкомата? Или из-под подушки? Он взглянул так, словно у меня был ответ на этот вопрос.

На следующее утро ему удалось с помощью своего дяди собрать $40000 – и это все. Больше врачу достать денег было негде. Он перепробовал все, что мог, и решил, что это конец.

Однако похитителей сумма вполне удовлетворила. Они получили деньги, он получил жену. Во время переговоров похитители говорили на диалекте, типичном для соседнего шиитского городка.

Но на этом история не закончилась. Слушая его воспоминания о том мучительном дне, я был встревожен не на шутку. В его словах более четко, чем в словах кого – либо из ранее встреченных мной людей, были слышны и жажда адского отмщения, и оскорбленное достоинство, и чувство поражения, и ужас, которые сегодня одолевают многих христиан, проживающих в арабских странах. Христиане мигрировали из мусульманских стран на протяжении многих десятилетий, однако на рубеже нового тысячелетия насилие и желание выехать за пределы страны стали носить массовый характер. Особенно это чувствовалось в Ираке, но не только. Во время моих поездок по Палестинской автономии, Египту и Ливану настроения у многих христиан были довольно мрачными.

Во всех этих странах я проводил встречи с христианами, чтобы задать им один и тот же вопрос из своего блокнота: почему? Почему христиане эмигрируют? Почему покидают страны, которые традиционно были христианскими? Христианство распространилось по всему земному шару, но в местах, где оно зародилось, процент христиан существенно падает. Нигде в мире христиане не представлены таким ничтожным количеством, как в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Их осталось всего около 4 %[9]. Так что же происходит?

В тот вечер в курдистанском Анкаве мои собеседники, доктор и его жена, рассказали об опыте, забыть который невозможно. После похищения они переехали на более безопасную для христиан территорию. В Ираке их удерживали только больные родители.

– Нет никакой уверенности и никакого доверия, – говорит мужчина. – Неужели они думают, что могут забрать мои деньги, мою жену и все мое имущество только потому, что я не мусульманин?

Не повышая голоса, он устремляет взгляд прямо перед собой и рассказывает, что в своей клинике лечил мусульман из города, где жили его похитители.

– Они приходят к нам, потому что знают, что мы христиане. Им известно, что мы можем предоставить им более качественную медицинскую помощь, чем другие. И что мы получаем от них взамен? – спрашивает он меня, и на лицо его падает тень. – Мне приходит в голову: а ведь у меня тоже есть определенная власть над человеческой жизнью. К примеру, я мог бы сделать медицинскую ошибку.

Он выдерживает такую долгую паузу, что я начинаю чувствовать, как по моему телу пробегают мурашки.

– Но ведь нам не разрешается так мыслить. Моя