– Мара, уже пора, – голос Калена был странно приглушен.

Я заметила, что он выглядывает из глубокой ямы. Мы с девушкой подвинули носилки ближе к краю, и Кален принял его. Аккуратно и бережно. Мне хотелось тоже быть там.

Выбравшись из ямы, смотритель принялся забрасывать землей тело. Я сказала это. «Тело». Всё происходило слишком быстро, я уже не видела очертания его фигуры. Через мгновение это была только земля. А еще через миг – возвышающийся над ровной поверхностью свежий холмик. Я тихо легла сверху. Просто чтобы быть рядом.

Земля между мной и им казалась непреодолимым препятствием. Больше не будет его пальцев в моих волосах, теплого поцелуя, руки в руке. Это было нестерпимо. Я закрыла глаза, и мрак поглотил всё.

Девочке на вид было около семи или восьми зим. Она стояла босыми ногами на мосту, перекинутом через полноводную реку. Воды были черные и буйные, а там, где река выливалась из берегов, всё живое умирало. Деревья словно пытались спастись бегством, и пустоты зияли меж наполовину вырванных из земли корней. Словно надеялись перебраться подальше от обещающей смерть воды. Девочка ходила взад-вперед по мосту и выглядела так, будто умирала от скуки. Легкий ветер чуть шевелил ее длинные черные волосы, а полы длинного белого платья хлопали по худеньким ногам, когда она подпрыгивала у схода с моста и пускалась в обратный путь.

От моста расходились две дороги. Со стороны деревьев-беглецов был светлый день, а по другую сторону реки стелился туман, ничего не разглядеть. В конце дороги, что на ясной стороне, показалась фигурка. Завидев ее, девчушка застыла на месте, а после приосанилась и спустилась с моста со стороны гостя. Гостем оказался тощий мальчишка неопределенного возраста. Росту в нем было достаточно, но худая шея и тонкие светлые детские кудри выдавали, что зим ему было вряд ли больше, чем девочке.

Не дойдя до моста около десяти шагов, мальчишка остановился и настороженно зыркнул на девчушку. Одет он был просто: в замызганную рубаху и темные штаны не первой свежести.

– Ты чего здесь стоишь? – деловито осведомился мальчик, но голос дрогнул от волнения или, скорее, от страха.

– Жду, – тихо ответила девочка. Она с любопытством рассматривала мальчика, словно никогда не видела таких.

– Странный сон, – возмущенно продолжил ее собеседник, не обращая внимания на пытливый взгляд. – Мы же с мальчишками в реке купались. И тебя я никогда в деревне не видел. Не знал, что, бывает, снятся незнакомые люди.

– В реке купались? – удивленно спросила девочка и опасливо покосилась на бурные воды за своей спиной. – А в Смородине купаться нельзя. Папа сказал, что это река не для купания.

– Ну-у-у, у нас река не такая, – важно заявил мальчик. – У нас воды чистые, и мы в лапту придумали в воде играть. Точнее, это не совсем лапта, что-то похожее. Ай, долго объяснять, тем более девчонки в этом не понимают ничего.

– Я таких игр и не знаю, – задумчиво ответила девочка и неуверенно провела босой ступней по земле. – Интересно, это потому что я девчонка?

– Лапту не знаешь?! – вскрикнул гость, выпучив глаза. От удивления страх его улетучился. – Это же откуда ты?

– Тише, чего кричишь так громко! – испуганно заозиралась девчушка, но, кроме этих двоих, вокруг никого не было.

Девочка опасливо вглядывалась в туман по другую сторону реки несколько мгновений, а после облегченно выдохнула и повернулась к мальчику.

– Не кричу, не кричу, – буркнул малец, а потом вдруг, спохватившись, обтер ладони о штанины и, кашлянув, протянул руку девчушке. – Меня люди зовут Осьмым.

– Люди зовут? – удивленно спросила девочка, непонимающе глядя на ладонь мальчика.

– Да. Не ждешь же ты, что я с ходу таки прям тебе имя свое скажу, – отрезал он.

– Ах это чтобы Морена не нашла тебя, нужно давать каждому прозвище и не называть настоящее имя, – спохватилась девочка и, коротко рассмеявшись, добавила: – Я слышала что-то подобное.

От ее смеха глаза Осьмого расширились, и он некоторое время с потерянным видом смотрел на преобразившееся от улыбки лицо своей новой знакомицы. Но через мгновение лицо мальчика недоверчиво вытянулось, словно он только сейчас осознал сказанное. На девочку он старался больше не смотреть.

– Ты такая странная… Лапту не знаешь, – настороженно произнес Осьмой. – В каких краях ты живешь?

– Далеко от твоих, – заверила его девочка и тут же представилась, но руки в ответ не протянула. – А меня люди зовут… Зимой. Меня называют Зимой.

– Это потому что ты в сильные морозы родилась? – радостно угадал мальчишка, широко улыбнулся и снова во все глаза уставился на девчонку. – Я-то ведь тоже без загадки, восьмым по счету подошел в семье.

Зима, не слушая Осьмого, наклонила голову, будто прислушиваясь к чему, а потом взволнованно прошептала:

– Тебе пора уходить, уходить пора, – ее лицо стало испуганным, от приветливого выражения не осталось и следа.

– Что случилось? – нахмурился мальчик. Ему не нравилось, что Зима перестала улыбаться. Он почему-то хотел смотреть на нее снова и снова. – Не хочешь дальше говорить? А я думал, что мы почти подружились.

– Да, но сейчас тебе пора, ты больше не можешь здесь оставаться, – замахала руками Зима, избегая касаться Осьмого. Его протянутая рука так и осталась висеть в воздухе.

– И как же я, по-твоему, уйду из этого странного сна? Не хочешь дружить, потому что я мальчишка, да? – обиженно протянул Осьмой. Отдернув ладонь, мальчик сложил руки на груди и насупился. – Вот всегда с вами…

Но договорить он не успел, потому что Зима соединила ладони лодочкой и подула в сторону нового друга. Осьмой возмущенно вскрикнул, но сделать ничего не успел, растворившись в воздухе.

Руки укачивали меня почти с материнской нежностью. Покинув мир странного сна, я пыталась осмыслить, что происходит. Куда я ушла, почему не на холме, не вместе с ним? Вряд ли что-то заставило бы меня покинуть место захоронения добровольно.

– Она очнулась, – раздался мужской голос. Я где-то его уже слышала.

– Знаю, – я услышала женский голос и почувствовала его не только звуком, но и вибрацией у своего уха. Дернувшись, я распахнула сухие, без единой слезинки, уставшие глаза.

Меня ба́ила на руках эта вчерашняя странная девушка. Забыла имя… Она сидела рядом. Мои плечи покоились на ее коленях, а голова была крепко прижата к ее груди. Девушка обнимала меня закутанными в ткань ладонями и укачивала. Мне казалось, что в отдалении я даже слышу легкую мелодию колыбельной из моего детства. Я увидела только подбородок и чувствовала слои и слои одежды на девушке. Сквозь них утешающие объятия были почти терпимы. Не думаю, что выдержала бы сейчас прикосновение к коже. Это и в обычное время довольно неприятно с малознакомым человеком.