В восемь часов Пит сказал Ниневе, что собирается в город, и спросил, не нужно ли ей чего-нибудь. Она ответила, что нет, и он в сопровождении Мака спустился с крыльца. Открыл дверцу своего нового «Форда» 1946 года. Мак прыгнул на сиденье с пассажирской стороны – пес редко упускал возможность прокатиться в город, и теперь все будет как всегда, по крайней мере для собаки.

Родители Пита построили свой замечательный дом в колониальном стиле до банкротства в 1929 году, и теперь он значился под номером 18 на шоссе к югу от Клэнтона. Дорогу окружного значения замостили год назад на послевоенные федеральные средства. Соседи полагали, что это произошло благодаря влиянию Пита, но это было не так.

Дом Бэннингов отстоял от Клэнтона на четыре мили, и Пит вел автомобиль, как всегда, медленно. Движение на шоссе не было, если не считать груженных хлопком запряженных мулами случайных повозок. Немногие, вроде Пита, крупные фермеры владели тракторами, и большинство работ во время вспашки и посевной выполняли мулы. Так же и на сборе урожая. «Джон Дир» и международные корпорации по выпуску сельхозтехники пытались привить машинные способы уборки, которые со временем исключат ручной труд на полях, но у Пита на сей счет возникали сомнения. Не то чтобы они что-либо значили. Сейчас не значило вообще ничего, кроме того, что ему предстояло выполнить.[1]

Хлопок с проезжавших повозок испестрил обочины дороги. Два болтавшихся у колеи на поле сонных цветных пареньках помахали ему руками – узнали один из двух новых «фордов» в округе. Пит их не узнал, закурил и, въезжая в город, что-то сказал Маку.

Неподалеку от площади, где располагалось здание суда, он остановился напротив почты и смотрел на снующих пешеходов. Опасался столкнуться с теми, кто знал его или кого знал он, поскольку после события свидетели будут давать банальные показания вроде: «Я его встретил, у него был совершенно нормальный вид», в то время как другие заявят: «Столкнулся с ним у почты, он был в полном раздрае». После трагедии всякий, кто прикоснется к событию, станет преувеличивать свое участие и значимость.

Пит вылез из машины, подошел к почтовому ящику и опустил в него письмо жене. Отъезжая, обогнул здание суда с окнами от пола до крыши и тенистым газоном и смутно представил, каким будет его процесс. Наденут ли на него наручники? Проявят ли судьи сочувствие? Совершат ли адвокаты чудо и сумеют ли его спасти? Слишком много вопросов, на которые нет ответов. Пит миновал чайную, где каждое утро юристы и банковские служащие разглагольствовали за чашками с обжигающим кофе с печеньем, и попытался вообразить, что они станут говорить об убийстве. Сам он не ходил в чайную, поскольку был фермером и не имел времени для праздных бесед.

Пусть болтают! В том, что собирался совершить, Пит не ждал сочувствия ни от них, ни от кого-либо другого в округе. Сочувствие его не волновало, он не искал понимания и не собирался ничего объяснять. В данный момент ощущал себя солдатом, обязанным выполнить приказ.

Пит припарковался на улице в квартале от методистской церкви. Вылез из машины, мгновение раминал ноги, застегнул на «молнию» куртку, сказал Маку, что скоро вернется, и направился к церкви, которую семьдесят лет назад помогал строить его дед. Путь недолгий, и по дороге он никого не встретил. Значит, некому будет потом заявлять, будто видел Пита Бэннинга.

Преподобный Декстер Белл начал служить в методисткой церкви Клэнтона за три месяца до Перл-Харбора. В его послужном списке это был третий приход. Если бы не война, он, как принято у методистов, через два-три года получил бы назначение в другой храм. Но нехватка кадров путала все. Методистские священники служили в одном приходе два, от силы три года, затем их переводили в новый. Преподобный Белл оставался в Клэнтоне пять лет и понимал: вопрос перевода – дело времени. К несчастью, он не успел получить его.

Как всегда утром по средам, священник сидел в своем кабинете в помещении за красивым алтарем. Церковный секретарь работал лишь три раза в неделю во второй половине дня. Преподобный завершил утренние молитвы, открыл на столе Библию и два справочника и планировал следующую службу, когда в дверь постучали. Прежде чем он успел ответить, створка распахнулась, и в комнату решительно вошел хмурый Пит Бэннинг.

– Доброе утро, Пит! – произнес удивленный вторжением Декстер. Он сибирался встать, но Пит выхватил пистолет с длинным дулом и бросил:

– Ты знаешь, почему я здесь!

Белл застыл и, глядя в ужасе на оружие, едва выдавил:

– Пит, что вы творите?

– Я убил много людей на поле сражения. Все они были храбрыми солдатами. Ты, священник, первый трус.

– Пит, не надо! – Декстер вскинул руки и откинулся на стуле. Глаза округлились, челюсть отвисла. – Если дело в Лизе, я могу объяснить. Пит, подождите!

Пит шагнул вперед, навел на Декстера пистолет и нажал на курок. Он научился стрелять из любого оружия и убил на войне больше людей, чем мог припомнить. А жизнь провел в лесах, охотясь на зверей. Первая пуля пробила Декстеру сердце и вторая тоже. Третья вошла в череп выше носа.

В стенах маленького кабинета выстрелы прозвучали, как артиллерийская канонада, но их услышали только двое. Жена Декстера, Джеки, находилась в расположенном по другую сторону доме священника и мыла кухню, когда уловила какой-то шум. Позднее она описывала его так: будто где-то приглушенно хлопнули в ладоши, а тогда не сообразила, что это выстрелы. И никак не могла знать, что ее мужа только что убили.

Хоуп Пордью двадцать лет убирался в церкви. Он был в пристройке за алтарем, когда раздались хлопки, которые, казалось, потрясли здание. Хоуп стоял в коридоре рядом с пасторским кабинетом. Неожиданно дверь открылась, и из нее вышел Пит с пистолетом в руке. Он навел оружие на Хоупа. Тот рухнул на колени и взмолился:

– Мистер, Бэннинг, я ничего плохого не сделал. Пожалуйста, мистер Бэннинг, у меня дети.

Пит опустил пистолет:

– Ты хороший человек, Хоуп. Иди, расскажи все шерифу.

Хоуп стоял в коридоре, глядя, как уходит Пит, спокойно убирая пистолет в карман куртки. Когда он скрылся, Хоуп прошаркал к кабинету – его правая нога была на два дюйма короче левой, – переступил порог и посмотрел на священника. Тот сидел, закрыв глаза, склонив голову набок, по его носу струилась кровь. За головой на спинке стула брызги крови и ошметки мозга. Белая рубашка спереди превратилась в красную. Хоуп стоял несколько секунд или минуту, желая убедиться, что ничто перед ним не движется. И понял, что ничем не может помочь. В комнате витал едкий запах сгоревшего пороха, и Хоупа едва не стошнило.

Поскольку он был негром, то посчитал, что его непременно в чем-нибудь обвинят. Охваченный страхом, боясь пошевелиться, Хоуп, ничего не касаясь, пятился, пока не оказался в коридоре. Закрыл за собой дверь и зарыдал. Преподобный Белл был добрым, обращался с ним уважительно, заботился о его семье. Душевный человек, семейный, симпатичный, его обожали все прихожане. Что бы он ни сделал, чем бы ни обидел мистера Бэннинга, это, конечно, не повод, чтобы лишать его жизни.