По мнению Коры Таккер, «Отель де ла Эскарпадура» был воплощением всего лучшего, что можно найти в Мексике. Красные черепичные крыши, беленые стены, мощеные дорожки — все это утопало в изобильной, буйно цветущей сочной зелени, которая превращала здешние места в настоящий туристский рай.

Акапулько славился своими великолепными садами. Местные жители научились укрощать буйство диких джунглей, не давая им ни на йоту потерять насыщенную сочность зелени. Именно такие укрощенные джунгли окружали «Эскарпадуру», карабкались по террасам, окаймляли крышу отеля и могли бы совершенно утопить его в цветах и зелени, если б умелые руки садовников не пресекали попыток в самом зародыше.

Кору особенно восхищало умение укротить дикое буйство природы, не уничтожив при этом ее неповторимых черт. Она и сама по роду своих занятий делала нечто подобное, но не с растениями, а с людьми. Кора могла бы назвать себя садовником духовного мира, да только такая профессия чересчур странно смотрелась бы даже на визитной карточке. Потенциальные клиенты и так с немалым трудом могли переварить то, что там написано.

«Улучшение имиджа» — именно так назвала Кора специальность, которую придумала для себя пять лет назад, когда в Нью-Йорке стала предлагать помощь людям, которые, по ее мнению, в этом нуждались. Сами они воспринимали себя и окружающий мир с одной точки зрения, а окружающий мир их — с другой. Кора обучала своих клиентов, как сузить, а быть может, и вовсе ликвидировать этот разрыв — и немало преуспела. Ей нравилось думать, что она помогает людям открыть всему миру живущий глубоко в них скрытый свет.

А потом Кора начала работать на Салмона Брейна. Вначале ей казалось, что этот контракт ничем не будет отличаться от предыдущих. Брейн отрекомендовался третьеразрядным бизнесменом, которому захотелось расширить круг общения и, быть может, даже заняться политикой. Он с энтузиазмом принял предложение Коры обратиться к филантропии как средству проникнуть в недоступное ранее общество. Коре нравилось советовать ему, как лучше вложить средства. Постепенно, однако, она начала подозревать, что ее клиент не тот, за кого себя выдает, и его скрытый свет на деле может обернуться тьмой для других. Эти подозрения заставили Кору задуматься, тем ли делом она занимается и стоит ли дальше идти по этому пути. Чтобы найти ответы на эти вопросы, она и приехала в Мексику.

А еще потому, что однажды, еще в Манхэттене, оторвавшись от письменного стола, осознала, что и сама нуждается в улучшении имиджа. Не столько в том, чтобы начать все сначала, сколько скорректировать направление.

В конце концов, за последние пять лет Кора для множества людей сотворила то, что по справедливости могло называться чудом. Как сказал бы ее дедушка, извлекала жемчуг из навозной кучи. Все бы ничего, если б одна из этих жемчужин не принадлежала человеку, который сам, по мнению Коры, оказался большой кучей навоза.

При одной мысли о Салмоне Брейне и о том, как она в нем ошиблась, Коре стало не по себе. Она заставила себя вновь обратить внимание на цветы. Почему, кстати, ей пришло в голову размышлять о цветах? Ах да, она восхищалась людьми, которые не давали этому буйному великолепию превратиться в дикие первобытные джунгли.

Многие годы, главным образом из деловых соображений, она называла себя Мэтти, сокращенное от Матильды, — так звали ее мать. Именем Кора, данным ей при рождении, она была обязана дедушке. Он говорил, что это имя символизирует надежду. Много позже Коре пришло в голову, что ее имя знаменует скорее возрождение из мрака фальши к новой жизни, которая больше сообразуется с ее истинной сутью.

Приехав в Мексику, оторвавшись от всего, что составляло смысл прежнего существования, Кора как бы сделала первый шаг к этой новой жизни — на новом месте.

А потом навалилось одиночество. Вот уже три недели Кора жила в городе, где у нее нет ни единой знакомой души. Порой, как сегодня вечером, она ощущала себя одинокой даже в толпе. Всего лишь в нескольких футах от нее, в ресторане «Эскарпадуры» под открытым небом, за столиками смеялись люди, но для Коры эти несколько футов обернулись вдруг непреодолимой пропастью. Чужой смех отзывался эхом в ушах, лишь усугубляя ее одиночество.

Когда рядом прозвучал чей-то голос, Кора даже обрадовалась — и радостно вскинула взгляд, не успев выставить привычные заслоны против мужской назойливости.

— Сеньорита, могу я осмелиться пригласить вас на танец?

Кора и раньше видела здесь этого человека. Смуглый прилизанный красавчик, совсем не в ее вкусе. Его черные волнистые волосы лоснились от бриолина, на загорелом лице сверкала неизменная широкая улыбка. Обычно он сидел у дальнего края стойки бара, ближе к арочному выходу во двор. Кора не раз замечала, что этот человек наблюдает за ней. Он даже пытался завязать беседу, а один раз Коре даже почудилось, что он идет за ней по пятам.

— Нет, спасибо, — ответила она, мгновенно возвращаясь к своей обычной холодной манере.

— Мне больно видеть, что такая прекрасная сеньорита сидит одна в столь чудесный вечер.

Голос незнакомца был безупречно гладок и вкрадчив. Вероятно, именно такие обертона он пускал в ход всякий раз, когда хотел сразить женщину своим обаянием. На Кору его сладкоречие произвело диаметрально противоположное действие.

— Я уже сказала вам, что не нуждаюсь в компании, — ответила она, не скрывая раздражения.

— Сеньорита, печаль в ваших глазах говорит, что это неправда.

Кора одарила его неприязненным взглядом и осведомилась:

— И что же теперь говорят вам мои глаза?

Она постаралась произнести эти слова как можно холоднее, но, вместо того чтобы смутиться, настырный красавчик подступил ближе.

— Я вижу, сеньорита, — проворковал он, — ваше сердце говорит, что вы хотите, чтобы я посидел с вами и открыл вам то, что таится в моем сердце.

И ухватился за спинку соседнего стула, отодвигая его от столика, где сидела Кора.

— Меня зовут Диего, а кто вы такая, я уже знаю.

— Уходите, — потребовала Кора со всей жесткостью, на какую была способна. Пальцы ее сжались в кулак, сминая салфетку. Если наглец не отвяжется — что ж, она не постесняется вскочить и устроить сцену.

— Ну же, сеньорита, — пропел мексиканец приторным, как сироп, голосом, — вы же совсем не это хотели сказать.

— А я думаю, что именно это, — произнес кто-то.

Этот голос уж никак нельзя было назвать приторным. Скорее он напоминал жесткий и неуступчивый корень старого дерева. Незнакомец, шагнувший к Диего, превосходил его ростом на добрых полфута. Кора никогда прежде не видела здесь этого человека, а если бы увидела хоть раз, то уже не забыла бы.

Прежде всего ее потряс гигантский рост спасителя. Макушкой незнакомец вполне мог бы задеть арку входа в ресторан. Плечи у него были соответственно широки, под кожей — как подозревала Кора — ни капли жира, сплошные мускулы. Лицо красивое, но настороженное, даже скептическое, и больше всего скептицизма залегло в черных… нет, зеленых, глазах. Густые черные волосы зачесаны назад, а профиль незнакомца напомнил Коре каменные изваяния древних ацтекских воинов.