Постояв у окна и полюбовавшись на суровые красоты берега, я откликнулся на зов деда и вышел в столовую, где он ждал меня к незатейливому ужину. Жестом предложив мне сесть, он кивнул на лежащую на скатерти круглую краюху хлеба да миску с каким-то сероватым содержимым, оказавшимся вареной крупой с кусочками рыбы. Я был голоден и с жадностью набросился на еду, нимало не заботясь о тщательно привитых мне мамашей правилах хорошего тона и поведения за столом. Да и какие тут правила, когда кроме миски, ложки да хлебного ножа никаких предметов на столе не наблюдалось?

Дед же, казалось, был очень доволен моим этикетом – должно быть, он ожидал от меня жеманности и брезгливости в отношении предложенной им снеди, но, увидев, с какой готовностью я «вливаюсь» в его простой, почти рыбацкий, быт, успокоился и поглядывал теперь на меня расслабленно и даже с неким подобием улыбки на морщинистом лице, носившем те же ярко выраженные фамильные черты, что и наши с отцом физиономии. Видимо, дед тоже заметил мое с ним сходство, что добавило ему симпатии ко мне. Сам он к еде не притронулся и лишь наблюдал за моей трапезой, не докучая мне расспросами, которых я, признаться, ожидал во множестве. Заметив, как я с некоторым недоумением рассматриваю зеленые сочные вкрапления в отхваченном мною от буханки добром куске хлеба, он, наконец, заговорил:

Морской салат. Один из видов зеленых водорослей. Горожане утверждают, что он очень полезен, но мы здесь используем его прежде всего для того, чтобы хлеб дольше оставался свежим и не черствел. Не каждый день соберешься его напечь…

А что же, дед, ты и хлеб сам печешь? решил я проявить интерес, заметив расположение старика ко мне.

Дед прищурился.

А ты, небось, думал, что у нас здесь хлебные да мясные лавки на каждом шагу? Не-ет, мальчонка, хлеб самим печь приходится, мяса ты теперь лишь во сне поешь, а рыбная лавка – вон она, под окнами плещется, дед кивнул в сторону окна, за которым виднелось море, только платить там нужно не монетой, а потом да мозолями, а то и жизнью.

Сказав это, он вдруг резко поднялся и, повернувшись ко мне спиной, занялся чем-то в углу комнаты. Видимо, тема разговора по какой-то причине не нравилась ему, и он продемонстрировал мне это в такой форме. Я тут же предпринял попытку вернуть его к беседе:

Если хочешь, дед, я сам займусь хлебом. Я научусь!

Придется, буркнул из угла старик. Всему придется научиться: здесь нет маменьки, которая подотрет тебе сопли!

Я хотел было сказать, что не помню маменькиной о себе заботы и что он неверного мнения о моем воспитании, но промолчал. Какой толк в словах? Вот поживем вместе, дед и увидит, что я вовсе не разнеженный барский сынок и в состоянии вносить свою лепту в домашнее хозяйство… Передо мною встал образ расфуфыренной матери, порхающей у зеркала и ничего не видящей за своими нарядами, и я усмехнулся. Скажет тоже – «вытирать сопли»!

III

Так началась моя жизнь на побережье. Уже в самый первый мой день здесь я, испросив разрешения у старика и, получив в ответ лишь невразумительное хмыканье, отправился знакомиться с местностью. Пройдясь немного по холмистой пустоши, я убедился, что дом моего деда, несмотря на свою убогость – один из самых солидных в округе. Редко какая рыбацкая лачуга располагала двумя-тремя комнатенками, а уж о надворных постройках да конюшне и говорить нечего. Видимо, ремесло деда приносило ему доход несколько больший, чем рыбаку его промысел, да и капиталец кое-какой, если верить словам моей алчной до чужого добра мамаши, у него имелся. Деревня же, хоть и не была нищей в общепринятом смысле этого слова, представляла собой яркий контраст к тому, что я доселе видывал; мои новые, окованные металлом сапоги оказались здесь самой приличной обувью, а за фабричную замшевую куртку на плечах мне стало просто неудобно. Сами же люди оказались на редкость неразговорчивыми и на мои приветствия отвечали лишь сдержанными кивками, а то и вовсе не отвечали, спеша по своим делам. Впрочем, я не обижался, полагая, что причина того кроется отнюдь не в недружелюбии или неприязни, но в образе жизни и мышления сурового рыбацкого люда.

Однако, как только я оставил свои попытки сойтись с местным населением, судьба послала мне товарища. Вдоволь набродившись по утомительным с непривычки склонам холмов и поросшим стелющимся по земле кермеком дюнам, я решил завершить на сегодня свою исследовательскую деятельность, возвратиться домой и хорошенько выспаться, поскольку продолжительная езда в поезде и масса новых впечатлений способны утомить даже такой молодой и пышущий здоровьем организм, каким я тогда обладал. Дойдя до деревенской церквушки, я повернул назад, приняв за ориентир Птичью Скалу, которую видел сейчас с ее пологой, поросшей травой и кустарником стороны. Не пройдя и ста шагов, я заметил паренька примерно одного со мною возраста, сидящего на пригорке и старательного выстругивающего что-то перочинным ножом. От напряжения парнишка высунул кончик языка и казался настолько увлеченным своим занятием, что по сторонам не смотрел, так что я мог наблюдать за ним, оставаясь незамеченным.

Через какое-то время в его работе, видимо, что-то пошло наперекосяк, и мальчишка, забавно ругнувшись на местном диалекте, в сердцах отбросил испорченный поделок в сторону. Тут он, наконец, заметил меня и, нахмурившись, поднялся, всем своим видом давая понять, что не потерпит любопытства чужака и готов отстаивать свои права местного уроженца. Я же решил быть дружелюбным и не заводить себе врагов в первый же день, поэтому, чуть улыбнувшись и кивнув на выброшенный парнишкой кусочек дерева, спросил как можно приветливее:

Не вышло?

Тебе чего? огрызнулся он в духе своих односельчан и, шмыгнув носом, вдруг сообщил: Тролля хотел для Йонки вырезать, да вот ухо ему случайно отсек и… порезался, парнишка продемонстрировал мне указательный палец левой руки, который и правда был в крови. – Почти закончил уже, а тут…

Он с досадой махнул рукой и совсем по-детски сунул кровоточащий палец себе в рот, останавливая кровь.

Кто это – Йонка? поинтересовался я безо всякой задней мысли, просто для того, чтобы сказать что-нибудь. Однако мой собеседник тут же насторожился:

Тебе чего? повторил он свою излюбленную фразу. Йонка – моя соседка и я…

Тут он спохватился и решил пойти «правильным» путем:

А ты, вообще, кто такой?

Я из города. К деду приехал, да вот решил побродить здесь немного, осмотреться…

А чего здесь бродить? мальчишка, похоже, был искренне удивлен.

Так… Интересно.

А-а… Ну броди. А что за дед-то?

Я назвал. Мальчишка, отступив, снова уселся на свой пригорок и посмотрел на меня с любопытством.

Ты что ж это, правда к колдуну приехал? И он – твой дед?

Я несколько опешил, не ожидав такого поворота.

Он – мой дед. Но с чего ты взял, что он – колдун?

Хм… мальчишка пожал плечами. – Это всем известно. После того, как у него сын погиб, он свихнулся и колдует там чего-то, в церковь не ходит. Мать говорит, лет двести тому назад его сожгли бы или закопали живьем…