— Ты же знаешь, ради высших целей всегда приходится чем-то жертвовать.

— Я должна уйти? — против её воли вопрос прозвучал как утверждение, и это стало последней каплей. Розали упала на траву под вишнями и заплакала навзрыд. Не проронив ни звука, Эльвинг подошёл к ней и лёг рядом, положив косматую голову ей на колени.

— Почему, Эль? — простонала Розали. — Почему не завтра, не вчера? Почему именно сегодня?

Мироздание не терпит безвозмездных даров. Чем больший подарок преподносит тебе фортуна, тем масштабнее будет потеря — через год ли, через десять, — неважно. Рано или поздно высшие силы уравновешивают чаши весов — так или иначе.

Счастливый, уютный, домашний мирок, который Розали каким-то чудом смогла обрести в самый чёрный день своей жизни, мирок, который казался ей таким прочным и незыблемым, которым она так дорожила, рассыпался у неё на глазах, как карточный домик. Второй раз в жизни она потеряла всё — но должна была продолжать жить.

Что она скажет мужу? Найдёт ли в себе силы не выказать своих истинных чувств?

— Мне страшно, — призналась Розали.

— Не бойся, — шепнул Эльвинг и ткнулся влажным носом в её ладонь.

— Она ведь ещё совсем крошка, — прошептала Розали, сотрясаясь от рыданий. — Ей нужна мать. Ей нужна я!

— Все фэрлинги обоих миров будут защищать её.

Вытирая слёзы, Розали медленно подошла к колыбели и обессиленно опустилась на скамью. Элис сердито хмурилась во сне, — должно быть, ей снилось что-то неприятное. Женщина бережно взяла дочь на руки и прижала к себе.

— Что она должна совершить? Эльвинг, скажи мне…

Фэрлинг нахмурился и отвёл взгляд, будто бы в происходящем была и его вина.

— Исправить ошибку, допущенную много веков назад. Это длинная история. Оставим её для холодной зимней ночи у камина.

— Она справится?

— Я всей душой надеюсь на это.

— Она выглядит такой хрупкой и беззащитной, — в голосе женщины был страх, граничащий с паникой. — Бедная моя малютка…

— Она сильнее, чем кажется. И здесь ей ничто не угрожает. Тебе сейчас за себя надо беспокоиться, не за неё. Я помогу тебе скрыться, но нам надо спешить.

Казалось, Розали его не слушала. Немигающим взглядом она смотрела на свою дочь: так, словно хотела запечатлеть в памяти её образ, весь, до последней чёрточки.

— Сможет ли она когда-нибудь простить меня?..

— Я уверен, когда вырастет, она всё поймёт.

— Правда?

— Слово фэрлинга.

Послышались торопливые шаги, и Эльвинг беспокойно повёл ушами, припадая к земле.

— У тебя четверть часа, чтобы попрощаться с Генри. Попытайся подобрать нужные слова. Я буду ждать тебя в саду, за вишнями.

Как только длинный хвост фэрлинга скрылся за деревьями, двери распахнулись, и на веранду вбежал статный молодой человек в офицерской форме.

— Дорогая, — он бросился к супруге, лучезарно улыбаясь, — Почти все в сборе. Мой приятель, майор Кортни мечтает познакомить тебя со своей невестой.

Розали заметила, что Элис, наконец, проснулась и недовольно завозилась: она не любила, когда её подолгу держали на руках.

— Генри, — она опустила дочь в кроватку, — так, словно отрывала от сердца. — Пообещай мне беречь наше сокровище.

Элис заметила отца и радостно улыбнулась, показав свой единственный зубик. Её глаза, бывшие при рождении голубыми, уже приобрели сиреневый оттенок, унаследованный от матери.

— Роуз… — Генри опешил, — Почему у тебя такое лицо? Ты будто прощаешься со мной.

Розали содрогнулась, но Эльвинг мысленно подбодрил её, и это придало ей сил.

— Мне нужно отлучиться… ненадолго. Возникли неотложные дела. Не бойся, всё будет хорошо. Я не пропаду: ведь со мной Эльвинг.

Генри изумлённо хлопал глазами, не двигаясь с места.

— Роуз, я не понимаю… Мы планировали этот банкет два месяца. Приехал князь Барденский. И Риттендорфы, и господин Вайденберг с супругой. И мои родители! А ты хочешь нас покинуть? В конце концов, это просто неприлично.

— Я постараюсь вернуться как можно скорее, — фальшиво-непринуждённо пролепетала Розали, выдавив виноватую улыбку. — Это действительно очень важно.

— Куда ты собралась? Я должен знать!

— Нет времени на подробности, — она была полна решимости. — Прости. Эльвинг ждёт меня.

Крошечная ручонка крепко сжала бутылочку с молоком. Элис чувствовала, что происходит что-то чрезвычайно важное и значительное, и ей это не нравилось.

— Ты бросаешь меня? — растерянно пробормотал Генри, так, словно сам не верил в свои слова. — Сейчас, когда мы так счастливы? Почему? Почему, Роуз?!

— Ради нашей дочери.

— Это как-то связано с Реверсайдом? — догадался Генри.

— Не вынуждай меня лгать, — Розали отвела взгляд. — Об одном прошу. Дай мне слово: не ищи дорогу в Реверсайд, никогда. Это не то место, где тебе будут рады.

— Хорошо, но объясни…

Розали молча обвила руками его шею, стараясь не разрыдаться. Ей хотелось остановить время — или замедлить его настолько, насколько возможно. Их прощальный поцелуй был солёным от слёз. Таким он ей и запомнится — навсегда.

— Она так похожа на тебя, — Розали обняла малышку и, завернув в одеяла, осторожно вручила мужу. — Позаботься об Элис. Она важнее, чем я. Береги её.

Генри машинально принял из её рук драгоценный свёрток. Он выглядел несчастным и потерянным, как заблудившийся в лесу ребёнок.

— Возвращайся, — с мольбой прошептал Генри. — Я сделаю всё, что хочешь, только возвращайся, — он шагнул к ней и попытался взять её за руку, но Розали попятилась назад, отчаянно замотав головой.

— Не надо. Мне пора.

Каким-то краешком сознания она отметила, что на ней лёгкое платье из тонкого шифона, совершенно не подходящее для полёта верхом, а переодеваться нет времени.

— Я люблю тебя.

Это можно было и не говорить вслух, Генри и так это знал.

Эльвинг вынырнул из полумрака сада и припал к земле, опустив правое крыло, чтобы Розали было легче вскарабкаться к нему на спину. Генри хотел было предпринять последнюю попытку остановить её, но фэрлинг предупредительно оскалился, обнажив острые клыки, и глухо зарычал, давая понять, что вмешиваться не стоит. Взмахнув крыльями, он стремительно взмыл в темнеющее небо, унося с собой ту, которая два года назад навсегда изменила его жизнь.

Ту, которую он любил больше жизни.

Элис каким-то образом выпуталась из пелёнок и цепко ухватила отца за галстук. Генри с бесконечной нежностью посмотрел на дочь. Сиреневые глаза, отражавшие последние сполохи заката, были серьёзны как никогда: словно малышка всё понимала. Внезапно он в полной мере ощутил груз ответственности, возложенный на его плечи.