class="p1">День начался с неприятностей. Утром я, как и собирался, пошёл к Ждане за ответами на мои вопросы. Но то, что случилось, совершенно выбило меня из колеи. Ждана застыла около печки, словно прислушиваясь к какому-то далёкому звуку и глядя в печь остекленевшими глазами. И глаза эти, обычно травянисто-зелёные, были жёлтыми, как у кошки. Или волка. Я тихо окликнул её, но она не услышала. Тогда я окликнул ещё раз, уже громче. Ждана вздрогнула, резко обернулась ко мне, рукой смахнула с припечка горшок. Осколки разлетелись по полу, она охнула, а лежавшая на полу соломенная циновка вдруг вспыхнула.

Я остолбенел. Пальцы похолодели, в ушах зашумела кровь, живот мерзко свело. На ватных ногах я сделал пару шагов назад и привалился к двери. Сердце бешено колотилось где-то в горле, и голос Жданы не мог прорваться сквозь этот шум. Кажется, она что-то кричала мне, но я не слышал. Я лишь царапал ногтями дверь, пытаясь найти выход из горящей избы. Сквозь туман в глазах я видел, как Ждана схватила кувшин и выплеснула его содержимое в огонь. Пламя потухло, а по полу разлилась кроваво-красная лужа.

Когда огонь погас, я медленно сполз по двери и сел на пол. Ждана подошла и нависла надо мной.

«Ты чего, оглох? — спросила она. — Я ему кричу воды неси, а он стоит, рот разинув. Пришлось морсом заливать. Жалко. Чего застыл-то?».

«Я огня боюсь», — честно ответил я.

И рассказал ей то, о чём знали только мои родители и мой психоаналитик. Как в детстве мы с другом Колькой жгли тополиный пух, как подул ветер и огонь перекинулся на Кольку, как на нём загорелась одежда и он живым факелом метался по скверу, а я стоял и смотрел, не понимая, что нужно делать. Правда, я не стал рассказывать, что Колька выжил, но не смог смириться со своей новой внешностью, подсел на героин и умер, как настоящая рок-звезда, захлебнувшись во сне блевотиной. Я просто сказал, что друг сгорел у меня на глазах и с тех пор я панически боюсь открытого огня в любом виде. Даже газовой плиты. Я и курить-то начал, чтобы побороть свой страх.

Ждана опустилась рядом со мной на колени, накрыла мою ладонь своей и посмотрела мне в глаза. И столько в её глазах было сочувствия, понимания и ласки, что я напрочь забыл обо всех подозрениях и вопросах, которые хотел задать.

«Огня не надо бояться, — она погладила меня по руке. — Его уважать надо. Сегодня день особый, праздничный. Солнцеворот. Вечером будет большой костёр у реки. Тебе нужно этому огню дар принести, проявить уважение, попросить забрать твой страх. Я тебя научу. Вечером».

Её лицо оказалось очень близко, а тёплые губы легонько коснулись моих губ. Тут нас и застал Белояр.

Лесник открыл дверь так резко, что я вывалился в сени, а Ждана упала на меня. Недолго разбираясь, Белояр ухватил меня за шиворот и выволок на двор.

«Ты чего удумал, проходимец! — рычал лесник, встряхивая меня, как пустой мешок. — Хоть пальцем Ждану тронешь — от тебя и костей не останется! Понял?»

Я кивнул. Белояр поставил меня на землю и ушёл в избу, громко хлопнув дверью. Из-за забора послышался дружный смех проходивших мимо парней с охапками хвороста.

«Что, полюбовничек, не видать тебе отцова разрешения?» — шутливо спросил один.

«Ты поаккуратнее со Жданкой-то, — добавил второй. — А то кончишь как Мирослав. На прошлый Солнцеворот он к ней целоваться полез, так она на него так глянула, что бедолага враз вспыхнул и сгорел заживо».

«Бредни это всё! — вмешался третий. — Он спиной к костру стоял, попятился, наступил в огонь, вот и загорелся. Нет тут никакой ворожбы».

«Эх, тяжко без ведьмы-то, — вздохнул первый. — Волки совсем озверели. Каждую ночь в деревню приходят. Скоро в избы залезать начнут. Надоело уже ночами в сенях караулить!»

Парни пошли дальше. Я перевёл дух и медленно побрёл следом. Вся деревня готовилась к празднику. Украшали дома, готовили пир, тащили поленья и охапки хвороста для костра на берегу реки. Девушки плели венки. Праздник, известный мне под названием Иван Купала, здесь отмечали так, как это делали до прихода на Русь христианства, то есть в день летнего солнцестояния — самый длинный день в году. И весь этот день в деревне царила предпраздничная суета.

Я бродил как неприкаянный, боялся вернуться в дом Белояра и обдумывал произошедшее. Что-то не давало мне покоя, ворочалось в мозгу, словно червяк. И лишь снова увидев тех парней, что встретил утром, я понял что. «Нет тут никакой ворожбы», — сказал один из них. И теперь я понял, что он прав. Здесь нет никакой мистики!

Как я мог быть таким доверчивым? Как будто не будущий учёный, а самый обычный наивный дурак! Придумал себе страшную сказку и сам в неё поверил. Оборотни, ведьмы, проклятия, другой мир или другое время. А всё до обидного прозаично. Это самые обычные сектанты-родноверы. Ушли в лес подальше от цивилизации и творят здесь что вздумается. Может, и поганки жрут, как и положено язычникам. И ещё неизвестно, что было в отварах, которыми поила меня Ждана. Под наркотой и не такое привидится, в любую чушь поверишь.

Нет никакого лесника-оборотня. Есть волки, которые повадились ходить в деревню. Может, после того, как загрызли в лесу старуху-ведьму. Говорят, со зверем такое бывает: раз попробовал человечины и уже не остановится. Они и ломятся по ночам в двери. А деревенские мужики их отгоняют. Волка-то я и видел. Наверное, Белояр отпугивал его каким-нибудь горящим поленом и случайно поджёг. И руки себе обжёг. А в том горшке на припечке были угли из печи. Упали на циновку, вот она и загорелась. И никакой магии. Ну а червивое молоко… Не знаю, может, у коров какая-то инфекция, вот молоко и свернулось. А глупые бабы с перепугу приняли это за червей.

И Ждане я, выходит, нужен просто в качестве билета в большой мир. Увезу из деревни, помогу устроиться в городе и стану неинтересен. А я-то уж губешки раскатал: отважный попаданец спасает деву в беде от отца-оборотня и ведьминого проклятия. Вопрос только в том, что она планирует делать со мной дальше? Что деревенские со мной сделают, если поймут, что я их раскусил? Есть ли у меня вообще шансы уйти из деревни без их разрешения? Видимо, придётся ей подыграть. Пойти в лес искать цветущий папоротник, чтобы он нас «вывел». А потом сдам её в полицию — пусть разбираются. Вот только я