— Неужто разумный человек может потерять лицо из-за того только, что его соплеменники стали использовать для изготовления соуса сельдь вместо сайвы? Вот уж не думал, что когда-нибудь встречу купца, превозносящего мудрость Кешо! Хотел бы я поглядеть на лицо этого почитателя традиций, когда зузбары, надев ему на руки рабские колодки, примутся потрошить его товары!

— А я бы не хотел. Ибо нам в этом случае пришлось бы разделить его участь, — промолвил Эврих. — Лет шесть-семь назад корабль, на котором я плыл в Аскул, был взят на абордаж «стражами моря», и мне не хотелось бы вновь стать свидетелем учиненной ими резни.

— Что же подвигло тебя пуститься в плавание и рисковать единственной головой? Не лучше ли было дождаться, когда в путь отправятся караваны торговых судов, охраняемые аррантскими, халисунскими или саккаремскими галерами? — спросил Хилой, с любопытством разглядывая золотоволосого собеседника.

Одетый в излюбленную аррантами тунику и сандалии с оплеткой до колен, с двумя пеналами у пояса, он выглядел человеком сугубо мирным, если бы не пересекавший левую щеку шрам и испятнавшие красивое лицо черные точки непонятного происхождения, напоминавшие крапинки изъязвившей металл ржави. Да, пожалуй, еще в упрямом прищуре изумрудно-зеленых глаз было что-то, наводящее на мысль об упрятанной до времени в ножны стали хорошего закала.

— Я спешу к невесте, а охраняемые караваны судов не двинутся к Мельсине, пока погода окончательно не установится, — объяснил Эврих. — К тому же на моей родине бытует мнение, что молния не ударяет дважды в одно и то же дерево.

— В Галираде говорят: повадился кувшин по воду ходить — тут ему и битым быть, — пробормотал Хилой и чуть громче добавил: — После того как войска Кешо заняли Аскул, их сторожевые суда не раз видели у южных берегов Шо-Ситайна, близ Аланиола, Сарват Керулима и Мельсины. Многие суда исчезают бесследно, а встреченный мною давеча в Сахре слепой мономатанец уверял, что аппетиты императора Кешо безграничны и недалек тот день, когда черные джиллы окончательно прервут морскую торговлю Саккарема с Аррантиадой, Халисуном и странами севера.

— Не был ли этот слепой искусным метателем ножей? — спросил Эврих, тотчас вспомнивший и виденного им некогда в Кондаре Дикерону, и сопровождавшую его акробатку с поэтическим прозвищем Поющий Цветок.

— Верно, ножи он кидал мастерски! — удивленно подтвердил халисунец.

— Значит, мы говорим об одном и том же человеке. Помнится, я так загляделся на него, что у меня с пояса срезали кошелек, и это сильно осложнило жизнь мне и моему другу.

— Случается, и меняла принимает свинцовый лаур за настоящий, — пожал плечами Хилой. — Значительно хуже, однако, когда люди пускают свое состояние на ветер по доброй воле.

Ведя неспешную беседу, они приблизились к игрокам в кости, и пышнотелый халисунец указал Эвриху на светловолосого юношу, снявшего с запястья массивный золотой браслет и явно намеревавшегося поставить его на кон, в призрачной надежде отыграться.

— Я хорошо знал отца Ирама — это был всеми уважаемый купец, но его вместе с супругой поразил мор, обрушившийся на Саккарем лет десять назад. Парня воспитывал живущий в Сахре брат его матери — тоже купец не из последних. Он обучил его торговому делу, снабдил товаром и отпустил на родину, да не в коня, видать, корм, ежели малец последнее свое достояние — отцовскую памятку проигрывает.

— Остановись, малый! Одумайся! — настойчиво советовал один из наблюдавших за игрой купец Ираму.

— Кидай! — не глядя на него, велел светловолосый, лоснящееся от пота лицо которого приняло отчаянное выражение. — Загнавши коня, что об уздечке горевать?

Пожилой, смуглый и сухой, словно вяленая рыба, саккаремец встряхнул кожаный стаканчик с пятью костяными кубиками и опрокинул на циновку. Сидящие вокруг нее на подушках, успевшие своевременно выйти из игры купцы подались вперед, вразнобой обсуждая бросок:

— «Глаза», «рог», «птичья лапа»… Две «башни»… Недурно!

Эврих заглянул через чью-то обтянутую полосатым халатом спину, вглядываясь в зачерненные точки на кубиках: двойка, единица, тройка и две четверки. Для игры в ско, где учитываются только дубли, — неплохой бросок. Теперь, чтобы выиграть, Ирам должен с трех попыток выбросить либо две пятерки — «ладони», либо два «мешка» — шестерки.

— Погубил себя юнец. Не простит ведь себе, что память отцову проиграл, — хмуро процедил Хилой, отворачиваясь от играющих.

— А сможешь ты его увести, если он сейчас выиграет? — неожиданно для себя поинтересовался Эврих, припоминая полученные от Тилорна уроки ментального воздействия.

— Он и сам сломя голову убежит, понял уже, кажется, куда его азарт игрока завел. Да только не выиграть ему, пошла, видать, Шераху удача, — безнадежно махнул пухлой рукой халисунец, когда светловолосый выкинул два «рога», «мешок», «башню» и «глаза».

— Если выиграет, сам не убежит: отыграться захочет. Тут ты его в сторону и отзови, — шепнул толстяку Эврих.

Сам он никогда не испытывал тяги к игре, и до сих пор ему не приходило в голову применять в корыстных целях полученное от Тилорна умение мысленным усилием воздействовать на предметы. Даже испытывая крайнюю нужду в деньгах, он не считал возможным пытаться поправить свои дела, использовав чудный дар пришельца с далекой звезды. Мысль о том, что он может выручить проигравшегося юношу, явилась ему, когда он понял, что дело, похоже, идет о человеческой жизни. Парень-то и впрямь, проиграв отцовский браслет, способен броситься за борт, и виноват в этом будет каждый из присутствующих на палубе. И он, Эврих, больше других, ибо единственный мог предотвратить трагический конец безобидной вроде бы игры, начатой исключительно ради того, чтобы скоротать время, оставшееся до прибытия в ближайший порт.

— «Мешок», «ладонь», «башня», «птичья лапа», «рог», — упавшим голосом провозгласил противник Ирама, давно уже раскаявшийся в том, что взялся играть с чрезмерно азартным юношей. Сопутствовавшая ему удача помимо воли превращала его в палача, причем по неписаным, но свято чтимым людьми самых разных вер и земель законам он не мог прекратить игру прежде, чем на это согласится проигравший.

— Да поможет мне Полная Луна и Богиня Милосердная! — хрипло воззвал в наступившей тишине Ирам и встряхнул стаканчик с костями в последний раз.

— Две «ладони»! — прошептал Эврих, зажмурив глаза и мысленно переворачивая костяные кубики так, чтобы обеспечить выигрыш светловолосому юноше.

Он был готов к выбросу невидимой, неосязаемой силы, которую вполне можно было принять за магическую, если не знать, что ею, в той или иной степени, обладает каждый человек, и все же пошатнулся и на мгновение утратил чувство реальности, когда мысленный его посыл отправился по назначению. Ощутил, как мгновенно взмокли ладони и ослабели колени, сделал усилие, чтобы выровнять сбившееся дыхание, и открыл глаза.

— Четыре «ладони»! — в один голос ахнули склонившиеся над костями купцы. — Шерах, тебе придется заплатить двойную ставку!