Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Домой ехать не хочется, поэтому, сев за руль, выруливаю на дорогу и устремляюсь вон из Москвы. Постепенно машин становится всё меньше, а лес за окном — всё гуще. Останавливаюсь на обочине и выхожу из автомобиля, рассматривая звезды на небе. В кои-то веки небо не затянуто тучами и не освещено десятками и сотнями огней. Даже воздух здесь другой, и пусть уже осень на дворе, но ощущение свободы чувствуется в каждом вдохе. Я понимаю умом, что это великая иллюзия, что никто не свободен, но как же чертовски хочется верить в это. Пусть и на короткие мгновения, но забыть о долге и обязательствах. О страхах и кошмарах.
Постояв ещё минут пять и выкурив сигарету, возвращаюсь за руль и, развернув машину, направляюсь обратно в столицу.
Поднимаясь на пятый этаж, я уже морально готовлюсь к очередному концерту, к отбиранию бутылок, несмотря на слезные мольбы, которые сменяются ругательствами, когда мать понимает, что я не отдам пойло. Так что хочется взять её за плечи и встряхнуть, чтобы мозги встали на место. Только осознание того, что это не поможет, и останавливает меня.
С того дня, как батя ушел к молоденькой девке, мать словно подменили. И меня не было рядом, чтобы вовремя поддержать её. Я ещё служил срочником, далеко на востоке, когда наша семья развалилась. Отца я не видел с тех пор, да и не испытывал сильного желания видеть. Когда срочная служба закончилась, я вернулся домой, полный надежд и ожиданий. Алина, милая девушка, для которой я оказался первым мужчиной, не стала ждать. Как рассказала мать, через три месяца после моего призыва она уже начала крутить роман с одним из бандитов, потом с другим, потом снова и снова. Узнав об этом, я всё бросил и напросился на контракт, а потом ещё парочку, один из которых затянулся на четыре года. Алина вышла замуж за одного из своих ухажеров, видимо, найдя то, что ей и было нужно. Но куда хуже то, что стало у меня дома.
Открываю дверь, поморщившись от запаха перегара. Я не считал себя педантом, по службе куда только не заносило, да и дома до армии не был пай-мальчиком. Дрался, курил за туалетами в школе, пил на дискотеках. Я и сейчас пью, но глядя на мать, уже не так бесконтрольно.
— Мама, я вернулся, — знаю, что не услышит или не выйдет встречать меня, поэтому и не ожидаю слов приветствия, скидывая кожанку на стул, а ботинки у порога, шагаю в кухню. Открываю холодильник, чтобы обнаружить там заплесневелый кусок сыра и пару сосисок, уже покрывшихся слизью.
“Зачем это хранить? Разве что лишь бы не держать пустым холодильник.”
Захлопываю дверцу и достаю сотовый, набирая номер пиццерии, как делал уже несколько недель подряд. Заказ у меня принимают довольно быстро, обещая доставить в течении получаса две пиццы, а за пивом я спускаюсь на первый этаж в “Перекресток”. Там же прихватываю что-нибудь пожевать, когда пицца закончится: батон копченой колбасы, буханку хлеба, каких-то солений и чай.
Когда вновь захожу домой, из спальни матери выходит какое-то чмо, совершенно голое.
— Ты кто такой? — оно ещё и разевает свою поганую пасть на меня.
— А ты? — буркаю в ответ, уже готовясь к обороне и нападению. — И что делаешь у меня дома?
— Саша? Это ты, Саша? — мама показывается в дверях, завязывая пояс халата.
— Да, а ты снова весело проводишь время, вместо того чтобы найти себе нормальную работу и мужчину.
— Не твоё дело, наглый щенок, с кем я сплю, надо ещё посмотреть, с кем ты сам спишь. Может, поэтому Алина и не дождалась тебя!
Сжимаю кулаки, стараясь дышать медленно и глубоко. Любого другого на её месте я бы уже закатал в асфальт, но это же мать, хоть её слова и задевают что-то живое, ещё оставшееся во мне.
“Да, я не монах, и член на узел не завязывал, но разве справедливо обвинять меня в том, в чем нет моей вины. Я же в армии был, а не гулял по барам и ресторанам.”
Вдох-выдох. И ещё раз, стараясь взять себя в руки, прежде чем раскрыть рот и что-то сказать. Ухажер матушки, видя моё лицо, сперва пятится, как рак, назад, а после и вовсе скрывается в коридоре, прихватив с собой свои скромные шмотки. Молча разворачиваюсь на пятках и возвращаюсь в кухню, ставя на стол упаковку пива. Мать уже тут как тут, смотрит на железные банки, словно кошка на живую рыбу.
— Сынок, ты прости, — заискивает женщина. — Я погорячилась, не хотела тебя обижать, но сам подумай, дело ли, чтобы сын мать морали учил.
Лебезит, а сама не сводит глаз с упаковки “Карлсберга”.
“Бл**ь, ну почему всё должно быть именно так?”
— Хочешь? — чисто для проформы спрашиваю, и она кивает, как загипнотизированный удавом кролик. Хотя в этом и есть какой-то смысл, не зря же алкоголь называли зеленым змием. — Угощайся.
— Спасибо, родненький, — она даже не замечает, как выражение отвращения появляется у меня на лице: я не могу спокойно воспринимать эту конченную женщину как свою маму. Ту, что сидела ночами возле моей кровати, когда я болел. Ту, что дула на ранки, когда я сбивал колени в кровь. Эта же, опустившаяся на самое дно, никак не может быть моей матерью.
“Может, в клинику её отправить?”
Чтобы промыли организм, провели курс психо-помощи и вернули мою маму. А что? С Косарем денег скоро хватит не только на частную клинику, но и на то, чтобы отослать мать в путешествие. Это будет самым лучшим решением, она отвлечется и не станет мешаться под ногами.
Провожаю взглядом маму, прихватившую с собой ещё одну банку, и достаю мобильник, который дал мне Косарь. Вызовов нет, но это временно. Я не собираюсь сидеть в охране у него до скончания века, но для того, чтобы оказаться в этих кругах, лучшего способа и не придумать. Теперь надо себя зарекомендовать как следует, чтобы стать приближенным. А остальное будет видно дальше.
И, как по заказу, спустя два часа, когда я уже набил живот “пеперони” и добил всё это банкой пива, этот самый телефон начинает трезвонить.
— Слушаю, — одно слово, но таким тоном, что на том конце на несколько секунд наступает пауза.
— Черная мамба, тебя ждут на встрече в клубе “Лофт”. Там состоится встреча Косаря и какой-то политической шишки.
Черт, опять Лофт, опять голые девки, какие тут могут быть разговоры, когда все нормальные мужики начинают думать членами. Ну, надо — значит, надо.