Я повидал выжженные поля, обезлюдевшие разоренные города, которые не могла оживить даже задорная строевая песня. Прошлое оставило на мне свои неизгладимые отметины. Я непроизвольно дотронулся до точки между ребрами, куда вошла нацеленная колдовством стрела. Прошло уже почти два года, но рана так до сих пор и не затянулась окончательно. Она осталась зримым напоминанием о том страшном кошмаре, когда меня направили во главе трех полков усмирить так называемые «незначительные волнения» в отдаленной западной провинции Кхох, возглавляемые якобы какой-то деревенской ведьмой, выучившейся двум-трем заклинаниям. Как выяснилось, нам пришлось иметь дело с настоящей опытной колдуньей, умеющей удерживать души в телах смертельно раненных воинов, заставляя их продолжать сражаться.

Мерзкие подручные этой колдуньи рассеяли два моих полка. Меня самого вынес с поля битвы один из Красных Уланов, а потом долго выхаживала деревенская знахарка. Затем я несколько недель валялся в лихорадке в своем шатре, слушая близкое поскрипывание Колеса.

Но все же мне удалось выкарабкаться. Оправившись от ран, я вернулся с дюжиной полков, и колдунья вместе со своими чудовищами встретила жуткую смерть.

Но мои душевные раны доставляли мне больше страданий: Нумантия остро нуждалась в мире, но никак не могла его получить.

Пожав плечами, я отмахнулся от черных мыслей. Такие премудрости не для моего ума.

Эх, если бы я проявил упорство, заставил себя думать... Возможно, мне удалось бы что-нибудь изменить.

Быть может, я смог бы отвратить злой рок, стремительно надвигавшийся на меня и мою Нумантию.

Золотым летним вечером мы въехали в Полиситтарию. Этот древний город заслуженно славится своей красотой. Много столетий назад здесь возвел свой замок какой-то воинственный феодал. Одинокая цитадель, сложенная из прочного камня на вершине высокой горы, должна была выдерживать набеги каких-то врагов, о которых уже и память стерта. Постепенно замок разрастался; когда наступили мирные времена, он превратился в город и спустился в долину к реке.

Поднявшись на последний холм, откуда открывался живописный вид на Полиситтарию, мы остановились на несколько минут, чтобы стряхнуть с себя дорожную пыль и принять хоть сколько-нибудь приличный вид.

Нам можно было бы и не беспокоиться. При нашем приближении ворота распахнулись — домициус Биканер выслал вперед всадников. Восторженной толпы встречающих не было — зловещий знак. Больше того, не было вообще никакой толпы. Музыканты маленького военного оркестра дули в трубы и рожки изо всех сил. Все они были нумантийцами, как и часовые и горстка государственных чиновников, встретивших нас немногочисленными приветственными криками, отражающимися от каменных стен.

Так или иначе, мы совершили торжественный въезд в город — и тотчас же последовала довольно неприятная заминка, когда целый полк конницы, семьсот всадников, две сотни Красных Улан, а также пятьдесят с лишним экипажей и повозок, моя свита и слуги попытались втиснуться в узкую кривую улочку.

Я услышал голос Карьяна, устроившегося на крыше нашей кареты: «Когда выезжаешь из города, это похоже на то, как птица исторгает из себя помет. А теперь мы пытаемся засунуть дерьмо обратно».

Мы с Маран рассмеялись, но тут процессия остановилась. Командиры выкрикивали приказания, вольнонаемные ругались, рекруты что-то бурчали себе в бороды. Надев украшенный перьями шлем, я открыл дверцу кареты. Форейтор, спасший нас, спешился и, несомненно, рассчитывая увеличить свое вознаграждение, поспешил ко мне.

Вдруг откуда-то сверху донесся крик: «Смерть императору!», и здоровенный камень, размером с мою грудь, сорвался с крыши ближайшего дома. Я бы не успел увернуться, но камень пролетел в каких-то дюймах от меня — и раздавил форейтора, раскроив ему голову и проломив ребра. Парень вернулся на Колесо, не успев даже понять, что случилось.

— Схватить негодяя! — воскликнул я, указывая на крышу.

Четыре Красных Улана, соскочив с коней, загромыхали сапогами по лестнице, но Карьян, перепрыгивая через две ступеньки, опередил их и оказался у дверей первым. Упершись спиной в перила крыльца, он со всей силы ударил в створку каблуком, и дверь упала внутрь. Выхватив из ножен кривую саблю, Карьян ворвался в дом. Уланы последовали за ним.

Ко мне подскочил капитан Ласта.

— Сэр, я успел его разглядеть, после того как вы крикнули. Мерзавец пробежал по крыше и перепрыгнул на соседний дом. Едва не сорвался, но сумел удержаться, накажи его слепотой! Молодой парень, темные, коротко остриженные волосы. На нем были голубые штаны в обтяжку, довольно грязные, и белая рубаха. При следующей встрече я его обязательно узнаю.

Кивнув, я преклонил колено перед трупом форейтора и мысленно прочел молитву, прося Сайонджи дать мальчишке в следующей жизни все то, что я не успел дать ему в этой.

Из дома, в котором скрылись Карьян и Красные Уланы, донесся какой-то шум, и в дверях появились мои люди, толкающие перед собой старика и двух женщин средних лет.

— Вот все, кого мы там нашли, — сказал Карьян. — Подлец успел улизнуть. Лестница на чердак была завалена барахлом, а дверь наглухо заколочена. Потребовалась целая вечность, чтобы выбраться на крышу.

— Солдат, мы разберемся с этими людьми, — послышался чей-то крик.

К уланам подбежали десять человек, почему-то одетых в мундиры никейских стражников. Тут я вспомнил, что городская стража Полиситтарии отказалась выполнять свои обязанности, поэтому имперскому правительству пришлось приглашать стражников из столицы.

Стражники, в шлемах и кирасах, были вооружены пиками, кинжалами и тяжелыми дубинками и больше походили на солдат, приготовившихся усмирять бунт, чем на блюстителей правопорядка. Тот, кто кричал, имел значок сержанта и размахивал мечом.

— Будем только рады избавиться от этих бродяг, — бросил один из уланов.

— Сэр, мы все видели! — гаркнул сержант, обращаясь ко мне. — Не будем тратить ваше драгоценное время. Мы сами наведем здесь порядок. Вот у этой стены место ничуть не хуже любого другого.

Трое стражников грубо подтащили задержанных к кирпичной стене. Остальные, достав из сумок на поясе пузырьки с бесцветной жидкостью, направились в дом.

Старик застонал, одна из женщин взмолилась о пощаде.

— Ты будешь первой, сука, — сказал сержант, обращаясь к ней. — Пользуясь властью, данной мне... — торопливо начал он стандартную фразу, занося меч.

— Сержант! — Услышав мой зычный голос, привыкший греметь в казармах, сержант застыл на месте. — Во имя Исы, черт побери, что ты собираешься сделать?

— Как я только что сказал, сэр, наводить порядок. Приказы принца-регента четкие и понятные. Любой, посягнувший на жизнь нумантийца или чиновника имперского правительства, является виновным в государственном преступлении, а за это может быть только одно наказание.