Симон обнял ее и мягко усадил на стул. Соседка, пробормотав, что ей нехорошо, выбежала из кухни. Я отправилась туда вместо нее и следила за тем, чтобы кофейная машина продолжала урчать, руки у меня были заняты, и это помогало мне справляться с отчаяньем. Я боялась, что иначе просто не выдержу и убегу из этого дома, наполненного горем. Хотя в драме, случившейся с этой семьей, я и казалась себе беспомощным зрителем, посторонним наблюдателем, но я не могла покинуть их. Мы были друзьями. Одна из нас за ночь лишилась и мужа, и крова. Мы должны были быть здесь, и только здесь.

— Сегодня у тебя есть все, а завтра — ничего, вот как бывает, — пробормотал кто-то. Мы могли говорить только банальности. Но по домам не расходились. Мы как могли откладывали встречу с внешним миром на потом. Казалось невозможным говорить об этой трагедии с другими людьми. Стало слышно, как на улице дети шли в школу. Звуки повседневной жизни доносились как будто издалека. Мы все еще пили водку. Ни у кого не осталось сигарет, и мы перешли на сигары Симона.

Когда мы вернулись домой, Инеке приготовила чай и поджарила яичницу. Она отправила детей в школу и дала им с собой бутерброды. Мы могли поспать до четверти четвертого. Яичница остывала, ничего не лезло в горло. Перед глазами все еще стоял этот серый мешок, а в ушах — леденящий душу крик матери Эверта.

Я пошла принять душ, чтобы смыть с себя гарь от пожара. Меня тошнило от запаха серы и обуглившегося дерева, это напоминало мне о сгоревшем теле Эверта. Я простояла целый час под горячими потоками воды, три раза вымыла голову, щеткой с мылом почистила ногти, и все равно руки и волосы пахли прошлой ночью, дымом и сажей.

После этого я легла в кровать и попыталась заснуть рядом с Михелом, который ворочался и вздыхал. Я прижалась к его голому телу и положила холодную руку на его горячий живот. Он вздрогнул.

Повернулся ко мне и грустно посмотрел серо-голубыми глазами.

— Меня все время мучает вопрос… Мы же знали, что дела у Эверта идут неважно. Может, надо было как-то ему помочь?

— Ты думаешь, пожар как-то связан с его кризисом?

— Не знаю. Мне так хреново… Как будто мы спасовали. Мы ведь никогда не слушали его по-настоящему.

— Не думаю, что мы должны обвинять себя в его смерти. Последнее время Эверт отвернулся от всех… Даже от Симона, своего лучшего друга. Ему никто не мог помочь, даже собственная жена.

Я положила голову на грудь Михела и подумала об Эверте. Собственно говоря, я знала его только по рассказам. Последние месяцы речь шла больше о его физическом состоянии. Мы молчали об этом прошлой ночью, как будто ужасное несчастье свалилось на нас с неба и внезапно разрушило нашу беззаботную жизнь. Но мы и раньше чувствовали угрозу, в воздухе висел тяжелый запах надвигающейся беды, мы знали, что между Эвертом и Бабетт не все шло гладко. Может быть, надо было вмешаться. Не быть такими малодушными.

Когда я пришла забрать своих девочек из школы, на меня прямо набросились мамы учеников, которые обычно никогда со мной не разговаривали. Они хотели разузнать все о пожаре и смерти Эверта, от детей они слышали, что мы были на пожаре. Учительницы Бо и Люка обсуждали это с детьми в классе. Они нарисовали картинку для своих попавших в беду друзей, а родители решили купить для них двух плюшевых мишек. Могут ли они поручить мне эту покупку и передать мишек детям? Ведь я близко их знаю. Какие-то женщины, едва знакомые с Эвертом и Бабетт, теперь начинали плакать, увидев меня, даже бросались ко мне с объятиями. Мне хотелось оттолкнуть их, схватить детей и убежать, но я взяла себя в руки и вежливо отвечала на все их вопросы. Дети с шумом выбежали из школы, Марейке, учительница Аннабель и Бо, вышла за ними, держа за руки сынишек Патриции, по пятам за ними шли мои дочери. Софи прыгнула мне на руки. Я не видела детей с тех пор, как вышла из дому в ту ночь. В школе им, должно быть, сказали, что отец Бо и Люка умер, а их друзья сейчас лежат в больнице.

Лица детей были серьезны, когда они смотрели на меня и рассказывали, что Бо и Люк лежат в больнице, их мама тоже. Они спросили, удалось ли нам спасти какие-нибудь вещи Люка и Бо, и шепотом сообщили, что их папа умер. Им можно пойти на похороны?

Марейке сказала, что очень сочувствует мне, и спросила, не возьму ли я к себе мальчиков Патриции. Сама она не могла приехать за ними, потому что в ее доме сейчас полиция. Дети бросились к игровой площадке.

— Полиция была и в школе, — сказала она, серьезно глядя на меня. — Я ужасно себя чувствую.

— Да, нам всем сейчас нелегко, — сказала я.

Я пыталась найти в своей затуманенной голове слова, которые могли описать, какой опустошенной и сломленной я себя чувствовала.

— Просто не могу себе представить, что он сам… Он был такой прекрасный семьянин. Милый, заботливый отец. Я знала, что последнее время у них были проблемы… Об этом мы постоянно говорили с их матерью.

— Что, он сам? — Холодная дрожь пробежала у меня по спине.

— Ну, полиция думает, что был поджог. Они все спрашивали, какая ситуация была у них в семье: как учатся Люк и Бо, что они говорили об отношениях родителей. Меня прямо тошнит от этого… Сама мысль! Представь, как все могло обернуться… Что они все вчетвером…

По лесной тропинке мы с детьми пошли к дому Симона и Патриции, который находился прямо за школой. Странным образом мне опять хотелось быть с людьми, которые пережили то же, что и я, чувствовали себя такими же растерзанными и отчаявшимися. Дети бежали впереди, лазали по деревьям и возбужденно кричали, в общем, вели себя как обычно или даже более оживленно. Это был их способ выразить эмоции. Бледное солнце слегка просвечивало сквозь деревья, и казалось, что ничего не произошло, как будто был обычный вторник, и сейчас я войду в дом Патриции и встречу там Эверта.

Когда я шла по аллее, к дому как раз подъезжал Симон в серебристом БМВ. Чувство легкого возбуждения шевельнулось у меня внизу живота и на несколько секунд вытеснило мрачные мысли. Он вышел из машины с усталыми красными глазами. Медленно подошел ко мне, как футболист после проигранного матча, обнял и поцеловал в висок.

— С каждой минутой все хуже и хуже, — тихо произнес он. Я потихоньку вдохнула его запах, сигарный дым, смешанный с кокосовым лосьоном после бритья, и ободряюще похлопала по спине. Мы под руку вошли в дом. Казалось совершенно естественно, что мы так просто касаемся друг друга. Нам хотелось сохранять неразрывный контакт, как физический, так и духовный, как будто этим мы могли вытеснить весь ужас происшедшего.

В доме была страшная суета. Люди сидели в кухне, в комнатах, всюду стояли цветы в целлофане, какая-то девушка разносила кофе.

— Просто невероятно… — пробормотал Симон, нервно приглаживая рукой свои черные кудри.

— У нас тут прямо ритуальный зал какой-то… Патриция в своем репертуаре….

Он собрался, надел на лицо фирменную улыбку и стал подходить ко всем с выражением сочувствия. Это были соседи, сотрудники Эверта, несколько деловых знакомых, родственники, мамы одноклассников Бо и Люка. Все пришли, чтобы засвидетельствовать свое сочувствие. Патриция предоставила свой дом, чтобы принять их.