Известно, что Петр, испытывая определенное влияние идеологов прусской абсолютной монархии, рекомендовал царевичу Алексею в качестве учебного пособия по истории сочинения Пуффендорфа.

«Он заботился о книгах, делал выписки даже во время болезни, в Карлсбаде, просил о доставлении книг и выписывал, любопытствовал осматривать разные достопримечательности», — пишет М. П. Погодин со ссылкой на Н. Устрялова.

Ум виден и в его глазах, достаточно взглянуть на портрет царевича.

И, может быть, кому-то надо было выставить царевича эдаким идиотом, чтобы оправдать чьи-то действия, за которыми кроется куда более глубокое, гнусное и продуманное преступление не только против этого молодого человека, но и против всех русских, русской истории? Недаром же читаем у Николая Михайловича Карамзина («Записка о древней и новой России»):

«Не говорю и не думаю, чтобы древние Россияне под Великокняжеским или Царским правлением были вообще лучше нас. Не только в сведениях, но и в некоторых нравственных отношениях, мы превосходнее, т. е. иногда стыдимся, чего они не стыдились, и что, действительно, порочно; однакож должно согласиться, что мы, с приобретением добродетелей человеческих, утратили гражданские. Имя Русского имеет ли теперь для нас ту силу неисповедимую, какую оно имело прежде? И весьма естественно: деды наши, уже в царствование Михаила и сына его присвоивая себе многие выгоды иноземных обычаев, все еще оставались в тех мыслях, что правоверный Россиянин есть совершеннейший гражданин в мире, а Святая Русь — первое Государство. Пусть назовут то заблуждением; но как оно благоприятствовало любви к Отечеству и нравственной силе онаго! Теперь же, более ста лет находясь в школе иноземцев, без дерзости можем ли похвалиться своим Гражданским достоинством? Некогда называли мы всех иных Европейцев неверными, теперь называем братьями; спрашиваю: кому бы легче покорить Россию — неверным, или братьям? т. е. кому бы она, по вероятности, долженствовала более противиться? При Царе Михаиле, или Феодоре, Вельможа Российский, обязанный всем Отечеству, мог ли бы с веселым сердцем навеки оставить его, чтобы в Париже, в Лондоне, Вене спокойно читать в газетах о наших Государственных опасностях? Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Петр. Он велик без сомнения; но еще мог бы возвеличиться гораздо более, когда бы нашел способ просветить ум Россиян без вреда для их гражданских добродетелей. К несчастью, сей Государь, худо воспитанный, окруженный людьми молодыми, узнал и полюбил Женевца Лефорта, который от бедности заехал в Москву, и, весьма естественно, находя Русские обычаи для него странными, говорил ему об них с презрением, а все Европейское возвышал до небес. Вольныя общества Немецкой слободы, приятные для необузданной молодости, довершили Лефортово дело, и пылкий Монарх с разгоряченным воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию — Голландиею».

Не здесь ли ключ к страшной загадке? Надо было еще и еще перечитать прочитанное, не раз съездить в Историческую библиотеку, чтобы заказать нужную книгу, внимательно перечитать ее, прежде чем прочитанное выстроилось в стройную цепочку, систему. Чтобы было представление о том далеком времени…

Итак, начать все же надо, как мне думается, с момента женитьбы Петра Первого.

27 января 1689 года в Москве была отпразднована свадьба Петра и Евдокии Лопухиной — дочери окольничего Федора Абрамовича Лопухина. Свадьбу Петра, по одним известиям, отпраздновали скромно: он венчался, как пишут, даже не в Благовещенском соборе, а в небольшой придворной церкви Св. апостолов Петра и Павла. Священствовал духовник его, протопоп Меркурий.

В записках же современника Крекшина находим следующее сообщение: «Сего лета Великий Государь Царь и Великий Князь Петр Алексеевич сочетася законным браком, поя прекрасную деву, дщерь Феодора Лопухина, Евдокию Феодоровну. И бысть сему Великому Государю, Царю и Великому Князю Петру Алексеевичу Великая Государыня, Царица и Великая Княгиня Евдокия Феодоровна первая супруга. Брак был со многим торжеством и великою всенародною радостию».

Есть описание царских свадеб, оставленное Григорием Котошихиным: «Первое, полату нарядят, обьют бархаты и постелют ковры турские и персицкие болшие; учинят поставят царское место, где сидеть царю и его царевне, и перед ними стол да столы ж, за которыми сидеть бояром и бояроням, и на тех столех положат скатерти да хлеб с солью. А царь в то время устраиваетца во все свое царское одеяние, так же как и при короновании; а новую царевну прикажет нарядите во все царственное ж одеяние, опричь короны, а положат на нее венец девичий; и в то же время и бояре, и все свадебные чины, и столники, и стряпчие, и дворяне московские, и дьяки, и полковники, и головы, и гости устроятся в золотое одеяние. А как то все устроится, и о том известят царю».

Редкостной красоты выбрала Наталья Кирилловна невестку себе. Переглядывались бояре, ловя взгляды молодых: похоже, крепкая пара получится. Ишь, глаза-то какие счастливые! Добрый, добрый род Лопухиных. Знала старая царица, откуда подругу жизни, суженую для сына выбирать.

Били колокола. Каркали вороны, кружа над соборами. Народ теснился на площади, желая увидеть молодых. Слышно было пение церковного хора.

После венчания молодые появились в дверях церкви. Толпа вздохнула и качнулась словно бы.

«А как царь идет ис церкви в хоромы, и в то время бывает звон во все колокола. Да в то же время, как царь с царицею венчаются, царской отец и мать и бояре и боярыни сойдутца все вместе, в тое полату, где окручение было. А как царь и свадебный чин входят в полату, и у полаты протопоп благословляет крестом всех… и садятца за столы царь с царицею, а бояре и чин свадебной за своими столами, и начнут носити есть, и едят и пьют до тех мест, как принесут еству третью лебедя, и поставят на стол. И в то время дружка у отца, и у матери, и у тысецкого, благословляются новобрачному с новобрачною итти опочивать, и они их благословляют словом же. И царь и царица, и отец и мать, и иные немногие люди и жены провожают их до той полаты, где им опочивать, и проводя, пойдут все прочь, по прежнему, за стол и едят и пьют до тех мест, как от царя ведомо будет.

…А как начнет царь с царицею опочивать, и в то время конюший ездит около той палаты на коне, выня мечь наголо, и блиско к тому месту никто не проходит; и ездит конюший во всю ночь до света».

Здесь прервем рассказ Котошихина и бегло попытаемся набросать проистекавшие перед тем события. Читаем у М. Семевского:

«С 1686 года Петр более и более предавался всякого рода военным потехам. В 1688 году он пристрастился к катаньям по воде, с восторгом разъезжал он со стариком Брантом на дедовском боте по грязной Яузе и по тенистым прудам Измайловским. Наскучив Яузой, он спешил к Переславлю-Залесскому разгуляться на Переславском озере, замечательном не столько по величине, сколько по живописным своим окрестностям.

После первой же поездки своей в Переславль, царь обратился к матери с просьбою отпустить его туда для постройки судов. Нежно любя сына, Наталья Кирилловна с трепетом смотрела на его огненные потехи; новая придуманная им забава водою приводила ее в ужас, более же всего боялась она частых и продолжительных его отлучек; до нее доходили уже слухи о замыслах царевны Софьи, которые становились более и более опасными для нея и ея семейства. Не в состоянии будучи отказать просьбе сына, царица тем не менее не теряла еще надежды удержать резвого Петра при себе, и поспешила его женить: нашла ему невесту, молодую, прекрасную, Авдотью Лопухину.