Моего отца убил кит.

Я почти никогда никому не рассказывала, как он погиб, чтобы люди не думали, что я сочиняю. Чтобы не повторять всю историю с самого начала и не смотреть, как их глаза округляются, а кожа покрывается пупырышками. Они начинали говорить про Ахава и Иону, и я понимала, что смерть отца превращается для них в развлечение. Когда я была маленькой девочкой, отец являлся для меня целым миром – мой лучший друг и защитник. Он был почти божеством. Священник, собственными руками построивший молельню для своей паствы. Когда люди начинали превращать его в персонаж истории, которую они рассказывали друзьям или домочадцам за столом между пиццей и мороженым, я уходила. Так что проще было вообще не говорить об этом. Когда меня спрашивали, как умер мой отец, я говорила: «сердце». И это тоже была правда.

В тот вечер, когда Энди пошел на локин, я знала, что мне нужно встретиться с отцом – или, по крайней мере, попытаться это сделать. Это не всегда получалось. Из тридцати или сорока попыток я только трижды смогла вступить с ним в контакт. Тем больше я ценила эти встречи. Поэтому я продолжала попытки.

Я позвонила маме и сказала ей, что локин перенесен из здания молодежного мемориала Друри в церковь, чтобы она знала, откуда надо утром забрать Энди. Потом я сказала ей, что собираюсь встретиться с Эмбер Доннелли, которая, кстати, была законченной занудой. Я не виделась с Эмбер месяцами, хотя иногда мы вместе ходили на занятия. Общение с Эмбер предполагало, что придется всю дорогу слушать, как она без остановки рассказывает о своем парне, Тревисе Харди. «Мы с Тревисом то, да мы с Тревисом это», пока мне не захочется захохотать или завопить. Эмбер, как и я, посещала факультатив, но по ее речи вы бы ни за что этого не сказали. Кроме того, она была такой кривлякой и думала только о том, как выглядит и с кем встречается. Но по-настоящему я ее раскусила только в этом году.

Поэтому вместо того, чтобы встречаться с Эмбер, я поехала в северный конец острова, который поздним мартовским вечером казался концом вселенной. Проехав четырнадцать миль, я заметила на дороге лишь две машины, которые направлялись на юг. Редко где в окнах домов мелькали огни. Луна была такой полной и яркой, что причудливые тени кустов и почтовых ящиков четко вырисовывались на проносящейся мимо полосе дороги. Мне казалось, что это олени, а может, собаки, и все время хотелось ударить по тормозам. Увидев ряды коттеджей на берегу, я вздохнула с облегчением.

Эта оконечность острова всегда подвергалась атакам штормов, и шесть прибрежных коттеджей вдоль пролива Нью-Ривер планировали снести. Между коттеджами и улицей был еще один ряд домов, которые ждали своей очереди стать прибрежной полосой. Очень давно, после урагана под названием «Фрэн», нам пришлось выехать из нашего дома. Тогда мне было семь лет. Но предназначенные под снос дома все еще стояли, и я надеялась, что они останутся в таком состоянии до конца моей жизни.

Наш маленький коттедж стоял на длинных сваях, слегка накренившись влево. Уличный душ и хозблок сползли в море вместе с компостной ямой. Деревянная обшивка так сильно побелела, десятки лет пребывая под солнцем, что в лунном свете выглядела как покрытое инеем стекло. У хибарки было имя. «Сторожевой Баркас» – так назвал его мой дед Локвуд. Задолго до моего рождения дед выжег это название на доске и прибил над парадной дверью, но доску пару лет назад оторвал и унес ветер, и хотя я и пыталась отыскать ее в песчаных дюнах, но так и не нашла.

Ветер растрепал мои волосы, когда я выбралась из машины, а волны шумели, как неутихающий гром. Остров Топсейл был таким узким, что мы могли слышать шум океана из нашего дома на Стамп Саунд, но это было другое. Мои ноги вибрировали от волн, набегавших на берег, и я знала, что сегодня ночью море будет бурным.

В кармане лежал фонарик, но мне он был не нужен, когда я шла по тонкому дощатому настилу между двумя домами первого ряда, чтобы добраться до нашей старой хибары. Нижняя ступенька раньше утопала в песке, а теперь поднялась до уровня моей талии. Я подкатила к ступенькам деревянный чурбан, лежавший за грудой досок, встала на него, затем подтянулась и ступила на крыльцо. Длинная доска, прибитая по диагонали к входной двери, гласила «Предназначено под снос», и мне с трудом удалось просунуть под ней ключ в замочную скважину. Мама была жуткой барахольщицей, и я нашла ключ от двери в ящике ее письменного стола два года назад, когда впервые решила отправиться в нашу лачугу. Нагнувшись, я пролезла под доской и вошла в комнату, скрипя сандалиями по усыпанному песком полу.

Я так же хорошо ориентировалась в коттедже, как и в нашем доме на Стамп Саунд. Через темную гостиную я прошла в кухню, стараясь не задеть старую мебель, столь ветхую и уродливую, что ее не стоило брать с собой даже десять лет назад. Зажгла фонарик и положила его на стол так, чтобы свет освещал кухонный шкаф над плитой. Я открыла его. Он был пуст, не считая пластикового пакета с марихуаной, нескольких скатанных сигарет и коробок со спичками. У меня дрожали руки, когда я зажгла сигарету и вдохнула дым глубоко в легкие. Я задерживала дыхание до тех пор, пока не зашумело в голове. Сегодня вечером я жаждала этого ощущения отстраненности от тела.

Открыв дверь черного хода, я была оглушена шумом волн. Мои длинные вьющиеся волосы впитывали влагу из воздуха, как губка. Они растрепались от ветра, и я заткнула их за ворот куртки и ступила на узкий настил, на котором обычно принимала душ перед возвращением домой, чтобы смыть с себя запах сигарет. Мне казалось, что, стоит маме лишь один раз втянуть воздух, она сразу же поймет, где я была. Я заслужила это чувство вины, поскольку в коттедж меня гнала не только надежда встретиться с отцом.

Я сидела на краю настила, болтая ногами в воздухе, и смотрела на длинную серебряную дорожку лунного света на воде. Мои локти опирались на нижнюю перекладину ограды. Соленый морской туман холодил щеки, и когда я облизывала губы, то ощущала запах детства.

Еще раз затянулась сигаретой и попыталась успокоиться.

В пятнадцать лет я получила водительские права и могла водить машину в сопровождении взрослого. Как-то вечером меня охватило безумное желание поехать в коттедж. Я как раз готовилась к экзамену по истории. Не медля ни минуты, я выскользнула на улицу. Мама и Энди уже спали. Стояла безлунная ночь, и мне стало страшно. На дворе был декабрь, на улице – темень, я едва умела рулить, тем более пользоваться тормозом и газом, но все же как-то проделала эти семь миль до коттеджа и уселась на настил, дрожа от холода. Тогда в первый раз я почувствовала присутствие отца. Он был совсем рядом. Поднялся из моря вместе с облаком тумана, потом обнял меня так крепко, что я почувствовала его тепло. Мне стало даже жарко, и я сняла свитер. Захотелось закричать от радости. Нет, я не сошла с ума. Я не верила ни в привидения, ни в предзнаменования, ни даже в ад и рай. Но верила, что мой папа здесь, хотя и не могла объяснить почему. Я просто это знала.

Это же чувство присутствия отца где-то рядом я ощущала с тех пор несколько раз, но сегодня ночью мне было трудно успокоиться настолько, чтобы ощутить его. В Интернете я читала, как установить контакт с умершими людьми. Каждый веб-сайт давал свой совет, но все утверждали, что главное – успокоиться. Однако я никак не могла этого сделать, даже марихуана не помогала, как раньше.