– Порох сух, кремень в хорошем состоянии. Теперь посмотрим другой. – Он взял другой пистолет и также внимательно осмотрел его.

– А знаешь, – сказал он вдруг, взглянув на гусара, – я когда-то владел с удивительным искусством этим оружием.

– Очень может быть, капитан.

– На дуэли, – спокойно продолжал Фелипоне; – я целился на расстоянии тридцати шагов в сердце противника и всегда убивал его.

– А! – рассеянно прошептал Бастиан, всецело поглощенный своими обязанностями ночного сторожа.

– Больше того, – продолжал капитан, – я несколько раз держал пари, что прострелю правый или левый глаз своему противнику, и всегда попадал в цель. Но, видишь ли, Бастиан, лучше всего метить в сердце: тут мгновенная смерть.

И капитан опустил дуло пистолета, – Что вы делаете? – вскричал Бастиан, отскочив назад.

– Целю в сердце, – холодно отвечал Фелипоне и, прицелившись в солдата, прибавил: – Я не хочу тебя напрасно мучить. Ты меня стеснял, мой милый, тем хуже для тебя.

В темноте сверкнул огонь, раздался выстрел, вслед за ним болезненный крик, и гусар упал навзничь.

Этот выстрел и крик мгновенно пробудили полковника от его летаргического сна, и он приподнялся, думая, что напали русские.

Но Фелипоне, взяв другой пистолет, уперся ему в грудь коленом и грубо повалил его на землю. Пораженный этим неожиданным нападением, полковник увидел над собой искаженное, насмешливое лицо своего врага, оживленное зверской улыбкой, и с быстротою молнии понял всю низость, всю безграничную подлость человека, в которого он верил.

– А! – издевался итальянец. – Ты был настолько глуп, полковник Арман де Кергац, что верил дружбе человека, у которого отнял любимую им женщину… Настолько глуп, что вообразил себе, будто этот человек простит тебе когда-нибудь! Твоя глупость дошла до того, что ты составил духовное завещание, умоляя этого любезного друга жениться на твоей вдове и принять половину твоего состояния! А затем спокойно заснул с надеждой проснуться, увидеть лучшие дни и соединиться с женой и ребенком, предметами твоей пламенной любви!.. Трижды дурак!.. Так нет же, ты не увидишь их больше и. сейчас уснешь навсегда, мой милейший друг.

Капитан приставил дуло своего пистолета ко лбу Армана де Кергаца. Тот под влиянием чувства самосохранения пытался освободиться от противника и столкнуть давившее его колено. Но Фелипоне еще крепче прижал его к земле, сказав: «Это бесполезно, полковник, вы должны остаться здесь».

– Подлец! – прошептал Арман де Кергац с презрением во взгляде.

– Будь покоен, – насмешливо продолжал Фелипоне, – воля твоя будет исполнена: я женюсь на твоей вдове, буду носить по тебе траур и вечно оплакивать тебя. Я умею соблюдать приличия.

Пистолет коснулся лба полковника, прижатого к земле коленом итальянца, и Фелипоне выстрелил так же хладнокровно, как он стрелял перед тем в преданного гусара.

Пуля раздробила череп полковника Армана де Кергаца, и окровавленный мозг брызнул на руки убийцы.

Тут же, в луже крови, лежал Бастиан, и только один Бог был свидетелем этого преступления.

Спустя четыре года после описанной нами ужасной сцены, в мае 1816 года мы видим Фелипоне полковником и счастливым супругом Елены де Кергац.

Полковник жил летом в прекрасном барском поместье в Бретони. Замок, носивший название Керлован, был родовой собственностью и завещан полковником Арманом де Кергацем своей жене. Построенный на самом берегу моря, на вершине утеса, он господствовал с противоположной стороны над красивой бретанской долиной, поросшей розовым вереском и окаймленной густыми лесами.

Трудно себе представить более дикий и живописный вид, чем этот старый феодальный замок, совершенно переделанный, благодаря громадному богатству полковника Фелипоне, в современном вкусе внутри и сохранивший снаружи свой вид поэтической древности. С восточной и западной сторон замок окружал большой парк со столетними вязами. В переднем фасаде был уступ, размытый волнующимся внизу сердитым морем, которое вечно подмывает своими волнами берега Бретони. На этой же стороне, от одной башни к другой, шла площадка, построенная во времена Крестовых походов.

Полковник приехал в Керлован в конце апреля в сопровождении жены, находившейся в последнем периоде беременности – первым плодом от второго брака, и четырехлетнего ребенка, которого звали Арманом, как и его отца, несчастного полковника, убитого итальянцем.

Во время Реставрации полковник Фелипоне получил графское достоинство, так что вдова Армана де Кергаца, принадлежавшего к старинной дворянской фамилии, сохранила свой титул графини.

Граф, так мы будем теперь называть итальянца, проводил все время на охоте и в знакомстве со всеми соседними владельцами. Графиня же жила в полном уединении.

Люди, знавшие прежде при дворе императора Наполеона I прекрасную блестящую Елену де Кергац, с трудом узнали бы ее теперь в этой бледной, изможденной женщине, с грустным взглядом, усталой походкой и печальной улыбкой покорности.

Четыре года тому назад к графине де Кергац, томившейся уже несколько месяцев смертельным беспокойством относительно судьбы своего мужа, явился капитан Фелипоне, весь в черном.

Капитан, как известно, любил Елену, но его любовь внушала молодой женщине только глубокое отвращение к этому человеку, потому что она инстинктивно угадывала его фальшивую извращенную натуру.

Много раз после своего замужества она пыталась открыть глаза своему мужу Арману де Кергацу на его дружбу с итальянцем, но, к несчастью, полковник питал к нему слепую, непоколебимую привязанность.

Увидев капитана, графиня вскрикнула, предчувствуя несчастье. Фелипоне медленно подошел к ней, взял ее обе руки в свои и сказал, утирая лицемерные слезы:

– Господь прогневался на нас, графиня: он отнял у вас мужа, а у меня друга. Будем же вместе оплакивать его…

Только спустя несколько дней вдова узнала о завещании своего мужа, в котором он, безумец, умолял ее выйти за своего убийцу и дать в лице его своему ребенку второго отца.

Но отвращение графини к Фелипоне было так сильно, что она возмутилась и ответила ему отказом.

Итальянец был сговорчив и терпелив: казалось, его самого удивила воля покойного друга. Он считал себя недостойным занять его место и просил только, как милости, позволить ему быть простым покровителем, преданным другом несчастной вдовы и опекуном сироты-малютки.

В продолжение трех лет этот человек так хорошо играл свою роль, выказал так много привязанности, доброты, преданности и самоотвержения, что, наконец, обезоружил графиню. Она стала думать, что ошибалась, составив себе о нем такое дурное мнение.

Затем настали неприятные последствия времен Империи. Графиня де Кергац по своему рождению была незнатного происхождения, но она была вдовой офицера, служившего в армии Наполеона, и вследствие этого подверглась некоторому преследованию; тут она больше, чем когда-нибудь, поняла ужасное одиночество вдовы, обязанной жить для своего сына.