о самом существенном: из таких глубоких пропастей, из таких тяжелых недугов, из недуга тяжелого подозрения, например, выбираешься как заново рожденный – без старой кожи, более чувствительный ко всяким раздражениям, более злой, с более тонким вкусом к наслаждениям, с более мягкими суждениями о разных предметах, которые того заслуживают, с более веселыми чувствами, с вновь обретенной привычкой еще более невинно, еще более отчаянно предаваться радости, еще более ребячливей и в то же время во сто крат опытней, чем когда бы то ни было. О, какое отвращение должен теперь испытывать ты при виде старого наслаждения, этого грубого, угрюмого, коричневого наслаждения, как его обыкновенно понимают сами наслаждающиеся, наши «образованные», наши богачи, власть имущие! Как злит нас весь этот несусветный базарный гвалт, который подняли «образованные» люди и обитатели больших городов, позволяющие себя насиловать искусством, книгами, музыкой во имя «духовных наслаждений», при помощи духовных напитков! Как режут нам теперь слух эти театральные вопли страсти, сколь противно нашему вкусу все это романтическое смятение и волнение чувств, которое так любит образованная чернь, со всем ее честолюбивым стремлением к возвышенному, приподнятому, вычурному! Нет, если нам, выздоравливающим, и нужно искусство, то совсем другое – насмешливое, легкое, изящное, божественно безнаказанное, божественно искусное искусство, которое ярким пламенем взвивается к безоблачным небесам! И главное: искусство для художников и только для художников! Мы тогда лучше понимаем то, что для этого нужно прежде всего, – веселость, разнообразная веселость, любезные друзья! Теперь нам нужно это понять уже как художникам! – я хотел бы это доказать. Есть вещи, которые мы сейчас знаем слишком хорошо, мы, знающие: художники, отныне мы должны так же хорошо все забыть, так же хорошо не знать! И что касается нашего будущего, то мы едва ли будем следовать примеру тех египетских юношей, которые ночами пробираются в храм, обнимают изваяния, сгорая от желания сорвать покров, открыть, явить миру все то, что не без основания сокрыто от посторонних глаз. Нет, этот дурной вкус, эта воля к истине, к «истине любой ценой», эта юношеская неистовость в любви к истине – вызывают у нас отвращение: для этого мы слишком уж опытные, слишком серьезные, слишком веселые, слишком прожженные… Мы уже больше не верим в то, что истина остается истиной, если с нее снят покров неизвестности; мы достаточно пожили на свете, чтобы верить в это. Теперь это для нас только вопрос приличия, и мы отнюдь не стремимся видеть все в обнаженном виде, везде присутствовать, все понимать, все знать. «А правда, что Господь Бог везде-везде? – спросила одна маленькая девочка свою маму. – Но ведь это же неприлично!» Намек философам! Следовало бы с большим почтением относиться к стыдливости природы, которая спряталась в загадках, укрывшись пестрым покровом неизведанного. Быть может, истина – всего лишь женщина, у которой есть все основания не выставлять себя напоказ до самого основания? Быть может, ее имя Баубо, если говорить по-гречески?.. О, эти греки! Вот кто умел жить: для этого нужно мужественно держаться на поверхности, за любую складку, за кожу, боготворить иллюзию, верить в формы, звуки, слова, в Олимп иллюзий! Эти греки были слишком неглубокими – от глубины! И не возвращаемся ли мы снова к тому же, мы, отчаянные смельчаки духа, мы, которые взошли на самые высокие, на самые опасные вершины современной мысли и уже оттуда по-новому взглянули на себя, мы, которые с вершины посмотрели вниз? Не являемся ли мы именно в этом – греками? Поклонниками форм, звуков, слов? И потому – художниками?

Рута под Генуей. Осень 1886

Смех, месть и хитрость, пролог в немецких виршах

1. Приглашение

Всех за стол зову, гурманы!

Нынче яства слишком пряны,

Завтра будут в самый раз.

Послезавтра, разохотясь,

Снова в гости соберетесь —

Я припас для вас припас.

2. мое понимание счастья

Искать – всегда немудрено,

Найти – куда труднее.

По ветру плыть не суждено —

Плыви еще быстрее!

3. Непреклонность

В землю вройся! Вниз и вглубь

Острою лопатой!

Хоть грозит земная глубь

Бездной бесноватой…

4. Беседа

А.: Болен был я? Стал здоров?

Обойдясь без докторов?

Я забыл, как дело было…

Б.: Ты здоров без лишних слов:

Боль здоровье позабыло.

5. Исполненным добродетели

У добродетелей наших шаги как у строчек Гомера:

Явятся к нам – и хромать незамедлительно прочь.

6. Вся мудрость мира

Сплошная грязь в болоте,

А в небе только басни —

И лишь в полуполете

Наш мир всего прекрасней!

7. Подражанье – пораженье

Спеша за мною по пятам,

Со мной сравняться хочешь сам?

Чтоб не остаться позади,

 Своей дорогою иди!

8. В третий раз меняя кожу

Зашевелилось все во мне,

На мне – зашелушилось.

На пир змее сойдет вполне

Земля, земная милость.

Уже, голодный, я ползу

По кручам и равнинам

И землю истово грызу

На пиршестве змеином!

9. Мои розы

Счастье! Счастье в свой черед

Непреклонно настает!

 Розы кто мои сорвет?

Кто, пройдя сквозь дождь и град,

Кто, попав под камнепад,

Ощутит их аромат?

Ибо счастье – это ад!

Ибо счастье – это гнет!

Розы кто мои сорвет?

10. Гордец

Слишком многое отринув,

Гордецом слыву… Бедняги!

Как напиться из кувшинов,

Не разлив, не опрокинув,

Не пролив ни капли влаги?

11. Изречение

Я прекрасен, безобразен,

Груб и нежен, чист и грязен,

Мудр и глуп, хитер и прост.

Я – в своем единстве – разен:

Крылья у меня – и хвост!

12. Любителю внешнего блеска

С солнца ты не сводишь взора?

Значит, ты ослепнешь скоро.

13. Любителю танцев

Твой оплот —

Скользкий лед,

Если танец – не полет.

14.