даже его тяжелые шаги. Кажется, он видит, как отец погрузился в чтение писем и документов, легкая улыбка блуждает у него на губах, придавая лицу ироничное выражение: вот он поднимает голову и что-то бормочет, должно быть, комментирует прочитанное.

Иньяцио не находит себе места. Как жить дальше? У него было время, чтобы подумать об этом, подготовиться, но сейчас он не знает, как быть. Ему кажется, что он тонет, как тогда, в детстве, в Аренелле. Отец нырнул и спас его. Он помнит эти ощущения: нечем дышать, морская вода обжигает трахею… как сейчас обжигают лицо слезы, которые он не в силах сдержать. Он справится, он выдержит. Теперь он глава семьи, на его плечах лежит забота о доме Флорио. И о матери – теперь она одна. И, конечно, о Джованне, Винченцо, Иньяцидду…

Он делает глубокий вдох, вытирает глаза. Он боится забыть отца, забыть его руки, его запах. Но об этом никто не должен знать. Нельзя, чтобы кто-то видел боль и страдание в его глазах. Он не сын, потерявший отца. Он – новый хозяин успешного, процветающего торгового дома.

Он помнит об этом и сейчас, в момент мучительного одиночества. Как бы хотелось ему протянуть руку и коснуться руки отца, спросить у него совета, работать рядом с ним, плечом к плечу, в тишине, как прежде.

Теперь Иньяцио и сам отец, но как жаль, что нельзя вернуться в те времена, когда он был просто сыном.

* * *

– Иньяцио!

Мать негромко зовет его. Джулия заметила у входа в комнату, где спят Винченцино и Иньяцидду, силуэт сына. Она сидит в кресле, баюкая на руках новорожденного, который пришел в этот мир тогда, когда дедушка готовился его покинуть.

На Джулии черный бархатный капот, седые волосы заплетены в косу. В свете свечи Иньяцио замечает ее искореженные артритом руки, сгорбленную спину. Боль в костях мучает ее давно, но ей всегда удавалось держать осанку. А сейчас Джулия скрючилась, сжалась в комок. Она выглядит намного старше своих пятидесяти девяти лет, словно на плечи ей внезапно навалилась вся тяжесть мира. Ее взгляд – такой безмятежный и вместе с тем живой, любопытный – погас, потускнел.

– Maman… Что вы здесь делаете? Почему не позвали кормилицу?

Джулия молча смотрит на сына. Качает на руках младенца, на ее ресницах блестят слезы.

– Он бы порадовался малышу, второй сын у тебя. Твоя жена молодец: ей двадцать пять лет, а она подарила тебе уже двух наследников.

Иньяцио чувствует, как сжимается сердце. Садится в кресло напротив матери, рядом с колыбелью.

– Я знаю. – Он кладет руку на руку матери. – Мне так жаль, что он не увидит, как они вырастут.

Джулия вздыхает.

– Он мог бы жить долго. Но он себя не щадил, никогда. Никогда не отдыхал, даже в праздники, всегда работал… – говорит она, потирая висок. – Не мог остановиться. Это его и сгубило.

Джулия крепко сжимает руку сына.

– Поклянись. Поклянись мне, что никогда не будешь ставить работу выше семьи.

Хватка Джулии энергична, это энергия отчаяния, порождаемая мыслью, что время лишь забирает и ничего не дает взамен; сжигает воспоминания, превращая их в пепел. Иньяцио накрывает ее руку своей, чувствует кости под тонкой кожей. Сердце его сжимается еще сильнее.

– Ну да.

Джулия качает головой: ей не нравится этот автоматический ответ. Малыш агукает у нее на руках.

– Подумай о жене и об этих крохах, – типично по-сицилийски она, миланка, приехавшая на остров в двадцать лет, кивает в сторону кроватки, где спит годовалый Винченцо. – Ты не знаешь, не помнишь, но твой отец не видел, как растут твои сестры, Анджелина и Пеппина. Он и тебя замечал лишь потому, что ты мальчик, а он так хотел сына. – Ее голос прерывается, дрожит от слез. – Не повторяй эту ошибку. Мы многое в жизни теряем, но детство наших детей – одна из самых тяжелых потерь.

Он кивает, закрывает лицо руками. В памяти всплывает суровый взгляд отца. Только повзрослев, Иньяцио стал видеть уважение и любовь в его глазах. Винченцо Флорио был немногословен, его взгляд говорил больше, чем слова. Он не умел проявлять чувства. Иньяцио не помнит, чтобы отец обнимал его. Может быть, иногда гладил по голове. И все же Иньяцио его любил.

– И о Джованне, твоей жене, не забывай. Она тебя любит, бедняжка, и хочет быть рядом с тобой.

К жалости во взгляде Джулии примешивается укоризна. Она вздыхает.

– Если ты женился на ней, значит, должен испытывать хоть какие-то чувства.

Иньяцио машет рукой, как будто отгоняет назойливую мысль.

– Да, – бормочет он и замолкает, опустив глаза, боится встретиться взглядом с глазами матери: она всегда умела читать его самые сокровенные мысли.

Эта боль принадлежит только ему.

Джулия встает и тихо укладывает Иньяцидду в колыбельку. Младенец поворачивает головку и засыпает с довольным вздохом.

Иньяцио ждет мать на пороге комнаты, потом обнимает ее за плечи и провождает в спальню.

– Я рад, что вы приехали к нам, по крайней мере на первое время. Трудно представить, как вы там жили бы сейчас одна.

– Дом в Оливуцце слишком большой без него, – кивает Джулия. Пустой. Навсегда.

У Иньяцио перехватывает дыхание.

Джулия идет в комнату, которую ей выделили сын и невестка, ту самую, где много лет назад жила ее свекровь, Джузеппина Саффьотти Флорио. Строгая женщина, рано потерявшая мужа, она вырастила Винченцо вместе с Иньяцио, приходившимся ей деверем. Джузеппина долго противилась приходу Джулии в семью, считая ее выскочкой, охотницей за богатым мужем. Вот и Джулия теперь вдова. Иньяцио тихо закрывает дверь спальни. Джулия стоит посреди комнаты, смотрит невидящим взглядом на супружескую постель.

Иньяцио не слышит ее. У него своя боль, ему не понять боль Джулии, глубокую, острую, безнадежную.

Джулия и Винченцо выбрали друг друга, любили друг друга, вопреки всем и всему на свете.

Как мне жить без тебя, мой любимый?

* * *

Дверь, чуть скрипнув, открывается и тут же закрывается беззвучно. Матрас рядом с Джованной прогибается, Иньяцио возвращается в постель, от его тела исходит тепло, смешивается с ее собственным.

Джованна дышит тихо, притворяясь спящей, но сон ушел вместе с мужем, когда тот вышел из комнаты. Она знает, что Иньяцио страдает бессонницей, а у нее чуткий сон: проснется, лежит и не может заснуть. Думает о том, что смерть отца выбила Иньяцио из колеи, хоть он и не признаётся.

Ее глаза уставлены в темноту. Она хорошо помнит первую встречу с Винченцо Флорио: крепкий мужчина с хмурым взглядом и тяжелой одышкой. Осматривал ее, как товар на рынке.