Рейчел Иннис была надежно пристегнута двухдюймовым нейлоновым ремнем к кожаному креслу позади водителя. Она могла лишь сидеть прямо и смотреть на приборную панель. Электронные часы показывали 4:32. Женщина помнила лишь удар монтировки по стеклу – а затем ничего.

Из стереосистемы гремели «Четыре сюиты для лютни» Баха в переложении Джона Уильямса для классической гитары. За лобовым стеклом свет фар вырывал из темноты крошечный клочок дороги. И хотя машина, в которой ехала Рейчел, была роскошным внедорожником с мощными амортизаторами, ухабы и рытвины разбитой дороги ощущались все равно – что бы это ни была за дорога.

Запястья и лодыжки Рейчел были крепко схвачены такими же нейлоновыми лентами-стяжками – однако тот, кто ее связывал, постарался, чтобы путы не причиняли неудобства, и не заткнул ей рот. С заднего сиденья Рейчел видела лишь затылок водителя, а иногда – щеку и рдеющий огонек сигареты. Ей удалось различить только, что он гладко выбрит и что волосы у него темные. От него исходил слабый пряный запах одеколона.

В какой-то момент Рейчел осознала: он не знает, что она очнулась. Но эта мысль не просуществовала и двух секунд. Женщина перехватила взгляд водителя в зеркале заднего вида. Этот взгляд бесстрастно отметил ее пробуждение и вновь обратился на дорогу.

Они ехали все дальше. Ничего не происходило – лишь временами через дорогу в свете фар перебегала стайка каких-то грызунов. Пленницу неотрывно терзала одна мысль: рано или поздно он остановит машину и сделает то, ради чего везет ее в пустыню.

– Ты не обмочила мне сиденье?

Рейчел показалось, что в голосе похитителя звучал легкий акцент.

– Нет.

– Скажешь мне, если тебе приспичит помочиться. Я остановлю машину.

– Хорошо. Куда вы…

– Никаких разговоров. Если только тебе не нужно в туалет.

– Я только…

– Хочешь, чтобы тебе заклеили рот? У тебя насморк, с заклеенным ртом тебе будет трудно дышать.

Единственное, о чем когда-либо молилась Рейчел, – это о жизни Девлин, и это было много лет назад; но сейчас, глядя сквозь тонированное стекло дверцы, как мимо проносятся кактусы и кусты полыни, она снова вознесла молитву Господу.

«Эскалейд» сбавил скорость и остановился. Мужчина заглушил двигатель, вышел наружу, захлопнул водительскую дверцу и распахнул пассажирскую. Он стоял и смотрел на Рейчел. Он был очень красив, если не брать во внимание впадину на переносице: с безупречной смуглой кожей, ярко-синими глазами и зачесанными назад ото лба черными волосами. Его ровные зубы словно мерцали в темноте. Пленница почувствовала, как у нее перехватывает дыхание, будто ремень, сдавливающий ее грудь, затянулся сильнее.

– Спокойно, Рейчел, – произнес водитель. Ее имя в его устах прозвучало, точно слово на чужом языке. Из кармана своей черной кожаной куртки мужчина извлек шприц и снял с иглы пластиковый колпачок.

– Что это? – спросила женщина.

– У тебя отличные вены. – Похититель нырнул в салон «Эскалейда» и повернул ее руку локтевым сгибом вверх. Когда игла вошла в вену, Рейчел вскрикнула.

– Прошу вас! – снова попыталась заговорить она. – Если это ради выкупа…

– Нет-нет, тебя уже купили. На самом деле сейчас для тебя безопаснее всего – оставаться в моем распоряжении.

Где-то в темноте пустыни разразилась диким воем стая койотов. Рейчел подумала, что этот вой похож на крик женщины, которую сжигают заживо, – и начала кричать сама. И кричала, пока не подействовал наркотик.

Они начали прибывать после четырех часов дня. К пяти часам исчезновение Рейчел стало главной темой на всех местных каналах новостей, и даже в Тусоне и Финиксе. Когда пробило шесть, вдоль Ноуотер-лейн припарковалось больше автомобилей, чем когда Хасслеры созывали гостей на барбекю в честь Дня независимости.

Четверть восьмого. Более сорока человек набились в скромный бревенчатый дом Уилла и Рейчел в аризонском городе Ахо. Они заполнили комнату для отдыха, гостиную и кухню, а те, кому не хватило места внутри, выбрались на веранду. То было странное сборище – все эти люди, привлеченные трагедией. Общая атмосфера напоминала ту, что бывает на поминках: обилие еды и выпивки, приглушенные разговоры, никакого смеха… Эта мысль пронзила Уилла, когда тот сидел на диване, обнимая Девлин, в окружении тех, кого он любил, друзей, с которыми не виделся годами, соседей, с которыми редко перебрасывался хоть словом. До него вдруг дошло, что все эти люди пришли, чтобы разделить с ним это горестное бдение. Они ждали известий о том, что Рейчел нашлась, хотя все знали: людей, пропавших близ границы, редко находят живыми, если находят вообще.

– Уилл?..

Он вынырнул из оцепенения и поднял взгляд на мать Рейчел, стоящую у встроенного книжного шкафа со стаканом бурбона в руке.

Дебра была очень похожа на дочь: такая же стройная фигура и черные волосы. С расстояния в несколько метров их с Рейчел можно было принять за сестер. Но если подойти ближе, становилась видна седина на отросших корнях волос Дебры, а за десятилетия жизни в этих пустынных землях беспощадное солнце выдубило кожу лица пожилой женщины и покрыло ее непроходящим загаром.

– Не могу запомнить, пьешь ты со льдом или нет, – добавила она.

– Да, со льдом. Так будет просто идеально.

Дебра протянула ему стакан «Мейкерс Марк» – уже четвертый за вечер.

– Может, я ее заберу? – Она указала на Девлин, уснувшую на руках у Уилла. В обычных обстоятельствах тот позволил бы теще взять девочку на руки, но сейчас Дебру пошатывало от сочетания «Валиума» и водки.

– Мне нужно, чтобы она была со мной, матушка, – возразил Иннис.

Он пил виски и чувствовал, как приливает к лицу кровь. Сквозь алкогольный туман ему начинало казаться, что похороны Рейчел уже состоялись, просто у него все выпало из памяти: и надгробные речи, и угрюмые лица могильщиков, и рыдания дочери, когда она смотрела, как гроб ее матери опускают в яму…

Пошатываясь, Уилл поднялся на ноги и понес Девлин обратно в детскую. Она устала сверх всяких пределов, и он тоже. Уложив дочь в постель, Иннис подоткнул одеяло, опустился на колени рядом с кроватью и несколько мгновений смотрел, как девочка спит. При каждом вдохе его солнечное сплетение пронзала резкая боль. Через некоторое время Уилл поднялся и направился в свою спальню. Свою и Рейчел спальню. Он закрыл и запер за собой дверь, а потом открыл комод, стоящий в изножье их кровати.

На самом дне ящика Уилл нашел потрепанную трикотажную рубашку, которую его супруга неизменно надевала во время похолодания. Рубашка была темно-синей, и когда-то, много лет назад, на ней красовалось название колледжа, который окончила Рейчел. Но стиральная машинка давным-давно содрала белые буквы.

Уилл поднес рубашку к лицу и вдохнул запах жены.