3-4 курсы принимают пищу на втором этаже и на улицу не выходят, идя в столовую через переход.

На завтраке старшина нашей роты, которому не нравится, как мы «неоднообразно» садимся за стол, командует несколько раз «Встать – сесть!!!» Старшина роты с неприятным лицом, Калашников, почти два года отпахавший на границе, никакого снисхождения к нам не имеет. Чувствительности в нем было не больше, чем в барабане. Наконец-то с ровным грохотом усаживаемся за столы: «Приступить к приему пищи!». Самое вкусное на завтраке – это пайка из кругляшка масла, хлеба и сахара. Хотя безвкусную кашу мы рубаем будь здоров.

Единственное место, где можно уединиться, это туалет. Сидишь на очке и читаешь, что написано на двери. Прямо не дверь, а стена откровений. В основном даются характеристики командирам – «сержант такой-то – сука» или человек с нетрадиционной половой ориентацией. Дверь туалета – это единственное место, где можно отыграться на сержантах. Многие пишут о том, сколько осталось дней до отпуска. «Как все задолбало!», «Мама, роди меня обратно!», «Остановите землю, я выйду!» и т. д.

По субботам водят в кино. Хронический недосып валит с ног, под бубнеж и мелькание на экране спим, как хомяки. Сержанты только и успевают давать лещей храпящим воинам.

Нам многого нельзя. Почти ничего нельзя. Нельзя садиться на кровать. Нельзя смотреть телевизор. Нельзя расстегивать подворотнички и засовывать руки в карманы. Порой не знаешь, куда их пристроить. Чтобы войти в бытовку, мы обязаны спросить разрешения у находящихся там сержантов.

IV

Списки наряда составляются на месяц по графику. Но можно залететь и вне очереди, что часто происходит на первых курсах. Как-то за месяц я умудрился схлопотать три наряда вне очереди. Вместе со своими «родными» я отбомбил шесть нарядов дневальным, два наряда по кухне и один караул. Под конец месяца я был похож на прошлогодний мухомор.

Заступающий наряд после обеда освобождается от всего и готовится к заступлению. Чистит форму, сапоги, бляхи и т.д. Час на сон, но спать днем не получается: в спальном помещении постоянно кто-то шарит, максимум проваливаешься в дрем. С 15.00 до 15.45 делаешь вид, что учишь уставы, получаешь штык, нож и идешь на развод, который проходит на плацу.

Дежурный по училищу подходит к каждому и делает осмотр. Ты, в свою очередь, представляешься "Дневальный 5-ой роты, курсант Огурцов". А он, гад, в ответ: "Обязанности дневального!". После доклада дежурный идет к следующему. Под барабан торжественным маршем идем мимо трибуны и следуем к местам службы.

После заступления дневальные делят туалет, казарму и учебную часть. Мне достается казарма – это 40 метров линолеума в длину и два – в ширину, плюс – крашеный пол по бокам, который ты будешь драить следующие сутки. Дежурный принимает оружейку, мы – свои объекты. Исследую линолеум на предмет наличия «чиркашей» от кирзачей, все чисто – принимаю.

Стою на тумбочке, как сурок, немею. Не на ней, конечно, стою, а рядом. На тумбочке стоит серый телефон, трубку которого ты должен взять при звонке даже парализованный. Одна из основных задач дневального: не прощелкать ротного или командира батальона, при входе которых ты кричишь, как потерпевший, «рота/батальон (в зависимости, кто зашел) смирно!!!». Чем громче кричишь, тем лучше служба. Над головой – вокзальные часы, рядом – стенд с инструкциями. Аскетика. Смотрю завистливо на Васильева, ему повезло – спит с двух до шести. Встанет за час до подъема.

Ночью может зайти дежурный по училищу или его зам. Пока сержант, дежурный по роте, кимарит в бытовке, ты должен не прозевать проверяющего и вызвать: «Дежурный по роте, на выход!».

Встав на тумбочку в три часа ночи, самое тяжелое время, очумелый, с красными глазами, начал залипать и шататься. Чтобы не заснуть и не грохнуться, схожу с тумбочки, т.е. с квадратного метра, обозначенного тем, что он на пять сантиметров поднят от пола. Начинаю ходить возле него. Осмелев, подошел к входу в роту и выглянул на лестницу, столкнувшись лицом к лицу с помощником дежурного по училищу, майором Конаковым, который бессовестно крался вдоль стенки, чтобы незамеченным выглянуть и понаблюдать за дневальным. Блин, взрослые люди, целый майор, а ведет себя, как сержант. Закричали оба – он от неожиданности, а я от страха. Далее последовала неловкая ситуация: приложив руку к головному убору, я пятился назад к тумбочке и заикался, помощник дежурного семенил за мной.

– Почему сошли с тумбочки, курсант? – спрашивает майор, поправляя пистолет. Мне стало страшно. Где дежурный? Спит, наверное, будите.

Целый день между тумбочками заплывал по роте, как карась, бессмысленно разливая и стаскивая воду с линолеума. Дежурный по роте за ночной залет отыгрывался на мне по-полной. К сдаче дежурства мое тело онемело, пальцы распухли от постоянного выкручивания тяжелой тряпки. Хорошо, что не застрелил.

Позже учишься спать на тумбочке с открытыми глазами. Как-то ротный – майор Литвиненко, у него с взводным одинаковые фамилии, подошел к стоящему на тумбочке курсанту Охрименко и минуту смотрел в его открытые глаза. Потом Литвиненко ущипнул дневального за щеку, тот пискнул, как попавшая в лапы совы мышь, и чуть не потерял сознание от неожиданности происшедшего.

V

Началась осень, а с ней и наша помощь прозябающему сельскому хозяйству в сборе картофеля, морковки и капусты. Подмосковным совхозам помогал обычно первый и второй курс. При этом, выезды на поля были в выходные дни, за счет увольнений, которых мы после присяги не видели.

Подъем в 4 утра, долгая дорога в машинах на деревянных скамейках, от которых задницы превращались в деревянный орех. От тряски кружилась голова, мысли перемешивались, перетирались в бессмысленную сухую труху.

По прибытию следовал девятичасовой труд в физиологически сложной позе, связанной с вытягиванием овощей из мокрой жирной земли. Казалось, время замерло посреди бесконечного дня.

Все дружно возненавидели овощ, привезенный Петром I, буквально с первого выезда. По уши в грязи, с тяжелыми и с налипшей грязью сапогами, ползаешь по грядкам, как контуженная черепаха. Встал – выпрямишься больше, чем на минуту, – получаешь грозный рык сержанта.

Я старался – руки были в грязи, а заднее место – в мыле. Собрав за день какое-то космическое количество картошки и морковки, я был измучен, как бык на корриде. Однако на подведении итогов меня с еще несколькими курсантами назвали «часто отдыхающими» и зачислили чуть ли не в предатели. Я хотел что-то возразить и назвать количество собранных мною мешков, но