мир, в собственную жизнь, о которой он не знал ничего. Как она жила до него, Лена расскажет, когда они будут вечерами сидеть рядом на диване, экран телевизора будет показывать беззвучные движущиеся картинки, и ему будет казаться, что это Лена проецирует свои переживания, о которых говорит словами, проникающими сразу в подсознание.

– Пойдем, – сказала Лена. – Все равно тебе надо с ним поговорить. А я послушаю.

* * *

В номере Лермана они застали странную картину. Лерман сидел в кресле, положив ногу на ногу, руки закинув за голову и глядя в потолок, а не на Баснера, бродившего по комнате с неприкаянным видом, натыкавшегося на мебель и бормотавшего что-то под нос. У двери на пластиковом стуле, не гармонировавшем с обстановкой номера, сидел полицейский, чин которого Купревич определить не мог. Не рядовой, но и не генерал, наверно. Фуражку полицейский снял и положил на пол рядом. Лет пятьдесят, определил Купревич, приятное лицо, открытый взгляд, но что он здесь делает?

Лена что-то спросила на иврите, полицейский ответил и что-то спросил сам. Лена говорила долго, что-то объясняла, рассказывала, все слушали, Баснер перестал ходить, стоял рядом с креслом, где неподвижно восседал Лерман.

Выслушав, полицейский поднялся, произнес несколько слов, обращаясь к Баснеру, надел фуражку, пожал протянутую Леной руку и пошел из комнаты. На пороге обернулся, о чем-то строго предупредил Баснера, обращаясь, однако, к Лене, вышел и не преминул захлопнуть дверь со стуком, от которого, как показалось Купревичу, воздух в комнате пришел в движение.

– Что он сказал? – нервно спросил Баснер. – Они заставили меня подписать бумагу на иврите, это незаконно, я хотел вызвать консула, но…

– Послушайте, – прервал его Лерман, – не делайте глупостей. Какой, к чертям, консул?

– Что он сказал? – повторил Баснер.

– Вам нужно будет к вечеру заехать в полицию, забрать протокол, – объяснила Лена. – И, конечно, ни о каком перезахоронении, о котором вы там все время твердили, речи быть не может. Вам еще придется доказать, что документы ваши не подделаны.

– А они, – встрял Лерман, – вполне могут оказаться поддельными с точки зрения здешнего законодательства, и тогда вас, друг мой, упекут в тюрьму.

– Что?! – вскричал Баснер. – Я хочу забрать Аду, и никто не…

– Помолчите! – Лерман даже позы не изменил, он вполне управлял ситуацией голосом. Баснер осекся и после недолгой паузы спросил:

– А вы, собственно, кто? Полицейский привез меня в отель, я хотел пройти в свой номер, но он взял меня за локоть и привел сюда. Почему? Вы кто?

Лерман оглядел Баснера с ног до головы, будто оценивал его достоинства и недостатки на невольничьем рынке. Решил, должно быть, что цена Баснеру невысока, и произнес с оттенком пренебрежения:

– Я муж Ады, если вы еще не поняли. И Володька, – Лерман кивнул в сторону Купревича, – тоже муж Ады. А еще один муж Ады сидит шиву и не желает видеть никого из нас.

– Вообще-то, – продолжал Лерман, кивком предложив Лене и Купревичу присесть на край кровати. Баснер опустился на стул у двери, спрятал ладони между колен, опустил голову и погрузился в себя. – Вообще-то я хотел поговорить с тобой наедине, – кивок сторону Купревича. – Мы хотя бы понимаем физическую сторону возникшей суперпозиции. Сможем обсудить и, не исключено, что-нибудь предпринять. Вы, – кивок в сторону Баснера, – можете подождать у себя в номере, а вы, – кивок в сторону Лены, – можете его туда отвести.

– Я никуда не пойду, – спокойно сказала Лена и взяла Купревича за локоть.

Баснер и отвечать не стал. Молча сидел и, набычившись, сверлил Лермана ненавидящим взглядом.

– Хорошо. – Лерман пожал плечами и в дальнейшем обращался только к Купревичу, будто они были в комнате вдвоем. – Судя по динамике процесса, суперпозиция состоит из четырех перепутанных квантовых состояний. Вероятность более сложной суперпозиции я оцениваю как очень низкую.

Было ли это утверждение или вопрос, но Купревич ответил, не желая предоставлять Лерману инициативу в разговоре:

– Четыре, да. Если бы существовали… – он поискал нужное слово, – другие члены суперпозиции, они наверняка уже себя проявили бы… После смерти Ады прошло почти трое суток, вряд ли время релаксации больше.

– Согласен. Кстати, о времени релаксации. Я не знаком с твоими работами, Володя. Ты рассчитывал время релаксации склеек в зависимости от сложности квантовой структуры или в более простом, инвариантном случае?

Он не делал таких расчетов. У него не было нужной математической подготовки. Не только у него. В прошлом году Нараяма разработал метод бесконечномерных рокуэлловых пространств, в дополнение к пространствам Калаби – Яу, но никто пока не сумел применить новый метод к вычислениям сложных склеек.

– У меня есть приблизительные оценки, – неопределенно сказал Купревич. – Скорее, интуитивные… А ты…

– Я, – самодовольно заявил Лерман, – опубликовал в «Физикал ревю» большую работу по комбинированным склейкам. Пришлось разработать инфинитную методику… кстати, как она здесь называется? Метод расчета с использованием несчетных бесконечных параметров.

Никак это пока не называлось. Нараяма только предложил основные принципы, о которых все еще шла дискуссия. Купревич в ней не участвовал, эта математика была ему не по зубам, он пытался разработать более простые рекурсивные приемы…

– Если ты этим занимался, и ты сейчас в суперпозиции, – медленно произнес Купревич, удерживая последовательность рассуждений, – значит…

Лерман не позволил ему договорить:

– Конечно! Где-то это опубликовано, безусловно! Легко проверить, есть ли моя статья в «Физикал ревю». Хотя вряд ли текст находится в свободном доступе.

«Физикал ревю» был в свободном доступе уже два года – после решения Верховного суда Соединенных Штатов о свободе информации. Однако в суперпозиции статьи Иосифа могло не оказаться, и тогда все его рассуждения – выверт неустановившейся памяти, которая может меняться, пока не завершилась релаксация, а когда и если установится стабильное состояние…

Лерман умел делать выводы ну хуже Купревича.

– Можно найти хотя бы название статьи, – сказал он, – и тогда, даже если ее нет в свободном доступе, я смогу восстановить расчет.

– Вот! – неожиданно заявил Баснер. – Я все время говорю: фальсификация! История – сплошная фальшь! Невозможно определить, что происходило на самом деле, потому что ни один исторический факт не является фактом реальности! Он мог возникнуть в другой ветви и оказаться в нашей из-за постоянных ветвлений и