шорох. От недалеко стоящего дуба оторвалась черная тень и стремительно понеслась в чащобу. Кабан!

Не ожидая приказа, Калеб поднял лук. Свист стрелы. Громкое хрюканье.

– Подранок! – возбужденно прокричал фракиец прямо над ухом трибуна. – Дозволь преследовать? Добить!

Германик огляделся. Гребцы, утолив жажду, принялись наполнять бурдюки. Свинка трагически хрюкала где-то в кустарнике.

– Догоним, – решился офицер. – Свежатина не помешает!

Однако подранок оказался живучим. Кабанчик заставил запыхавшихся преследователей добраться до конца небольшой дубовой рощи. Но как только три азартных охотника выбежали за деревья, они увидели отряд всадников, изготовившихся к атаке.

Конники были шагах в двухстах. Уверенные в победе, они опустили копья.

Время замерло.

Всадников было семеро. Более, чем вдвое…

Эфиоп Калеб вдруг прокричал. Или пропел?!

– А-ма-ни-ра-ги-да-а-а-а!

Даже опытные бойцы Германик и Тирас не успели удивиться. Лучник, набросив стрелу на плечо лука, послал ее с расстояния, недоступного дотоле виданному. Один всадник упал сразу, не успев бросить лошадь в галоп.

Когда остальные пустили коней вскачь, Калеб расстрелял их, как уток на болоте, целясь в лицо, не защищенное шлемом. Доскакали двое.

Фракиец Тирас, уклонившись от зло поставленной пики, перерубил ноги лошади одного из нападавших.

– Допрос! – закричал Константин Германик, упреждая серп фракийца, занесенного для добивания. Поздно. Фракиец с хрустом перерубил шею и без того оглушенного врага.

Сам трибун дождался последнего всадника, что-то оравшего и мчавшегося вперед уже с совершенно безумным взглядом. Но как только спата трибуна взметнулась вверх, буквально над его ухом прошел зло и метко пущенный дротик.

Метательное копье-панцея насквозь пробило всадника, сбросив его с лошади.

Из дубовой рощи, держа наизготовку дубину, выскочил Лют-Василиус.

Глава ХVI

Отступление победителей

– Сука! – выразился трибун, неизвестно кому даря фразу – то ли фракийцу, ослушавшемуся приказа, то ли поверженному врагу. – Сука!

Тирас командира не услышал. Или не захотел услышать. Принялся обшаривать нападавших. Обычное солдатское дело.

– Что там? – привычно спросил Константин Германик, брезгливо осматривая странные трупы невиданных им до этого бойцов – маленьких, черненьких, с наброшенными на голое тело шкурками каких-то степных зверушек, в кожаных шапках взамен шлемов. У тех, чье лицо не было изуродовано стрелой Калеба, отчетливо просматривался узкий разрез глаз. – Я же сказал: «Взять живьем».

Тирас пожал плечами:

– Не понял, командир. Прости. Вот, трибун, полюбуйся. – Фракиец показал дюжину наконечников для стрел с греческой литерой «Δ». – Это – не римская работа. Плохое железо.

Константин Германик внимательно осмотрел метку на стреле. «Губчатое железо!» В его памяти мгновенно всплыла встреча с главным кузнецом готов в Ольвии, дакийцем Дурасом. Но как изделия Дураса попали за пределы Ольвии, к этим странным людям?

В этот момент подошел Лют-Василиус:

– Трибун, это – не готы. Я с ними сражался, знаю. И живых, и мертвых. Скорее всего, тот народ, который прозывает себя хунна.

Офицер кивнул. Что это не готы, не сарматы-аланы, он уже понял. Хотя бы потому, что всадники оказались практически не защищенными броней. Из вооружения только длинные копья, маленькие деревянные щиты да странные, вовнутрь изогнутые луки, стрелы с костяными наконечниками. Если не считать, конечно, десяток железных проклятого кузнеца Дураса. Да и те, видно, не успели закрепить на стрелах. Фракиец Тирас обнаружил их в заплечном мешочке последнего из всадников. Того самого, которого сразил Лют-Василиус.

«Кстати, надо его поощрить, – напомнил себе трибун. – Обошлись бы, конечно, без него… Но – боец храбрый».

– Калеб! – окликнул Константин Германик своего стрелка, отстраненно ждавшего в стороне. – Перестань молиться своей царице и сбегай посмотри на твой первый труп, пока до него фракиец не добрался.

Эфиоп, заслышав приказ, поспешил к тому самому первому коннику, которого он поразил с громадного расстояния. Вернулся, церемонно держа меч в вытянутых руках. В самом этом движении читалось явное пренебрежение лучника к меченосцам.

«Впрочем, Калеба сегодня можно понять», – подумав это, трибун только хмыкнул, принял трофей. Меч был длинный, не менее чем в два локтя. Тяжелый, явно не кавалерийский. Рукоять оправлена в бронзу, украшена фигурками грифонов. Крупная железная крестовина. Форма и способ заточки незнакомы даже опытному в этих делах Германику.

– Это – наш! – вдруг сдавленно проронил Лют-Василиус. – Наши используют такие мечи против готской конницы. Наше племя!

– Вот как? – искренне удивился такому повороту событий римский офицер, примериваясь к неизвестному оружию. Взмахнул мечом несколько раз в воздухе. Пришел к выводу: – Рубить действительно тяжело, но пробить латного всадника в самый раз! Что ж, Василиус! Коль это меч твоего племени, тебе его и носить!

Трибун Константин Германик передал оружие своему новому бойцу.

Через рощу поспешно вернулись на берег. Там добровольцы, посланные за водой, испуганно сбились в кучку, криками призывая причалить лодию, чтобы забрать их со страшного места. Стало ясно, что капитан Аммоний трусливо медлил, удерживая своих гребцов, которые, не дожидаясь приказа, опустили весла на воду, стремясь помочь товарищам.

– Поторопи этого нильского крокодила! – приказал командир эфиопу Калебу.

Тот, подняв лук, бросил стрелу в сторону большой лодки. С расстояния сотни шагов было видно, как она впилась в мачту корабля. Угроза подействовала. Лодия причалила к берегу.

Посадка прошла куда быстрее, чем высадка. Последним, будучи уже по пояс в воде, тяжело перевалился через борт Лют-Василиус, бережно держа над головой трофейный меч.

– Вот, – злобно прошипел над ухом Аммония Константин Германик. – Вот как поступают настоящие солдаты. Своих не бросают, оружие забирают. А ты…

Капитан попытался оправдаться, но, встретив яростный взгляд трибуна, осекся.

– Еще раз повторится, зарублю, как свинью, и выброшу за борт, – пообещал офицер.

Ему показалось, что произнес он это вполголоса. Но как только оглянулся, то убедился, что экипаж напряженно вслушивается, наблюдая за сценой публичной нотации. А раз так:

– Это всех касается! – уже громко, не таясь, провозгласил трибун Галльского легиона. – Впредь неподчинение приказу будет караться смертью. Как в военном походе.

Осознав, что обычаи купеческого каравана раз и навсегда канули в Лету, гребцы поспешно налегли на весла.

Когда отплыли от берега на достаточное расстояние, Константин Германик велел провести ревизию запасов пресной воды. Оказалось, что в панике добровольцы половину бурдюков бросили по дороге. Оставшегося едва хватало на несколько дневных переходов.

– Выше по течению Гипанис явит милость, и речная вода не будет столь соленой, – робко заявил капитан Аммоний. – Тогда не станет нужды к берегу причаливать.

Трибун махнул рукой и, успокаивая молосского дога, взбудораженного долгим отсутствием хозяина, приказал подать вина.

Лгут те, которые уверяют, что недавний бой проходит бесследно. Германик помнил это по многочисленным стычкам в Персидском походе под командованием Юлиана Отступника. Даже бывалые солдаты,