У Лиззи замерло сердце, корзинка едва не вывалилась из рук. Быстрее мелькнувшей молнии пронизала мысль о ее возможном любовнике, том, что сжимал ее голову руками, целуя с такой безудержной страстью, что даже Лиззи, едва ли сведущая в этом деле, почувствовала слабость в коленях и жар внутри живота.

Это был Аддингтон... Конечно же, он. Других вариантов и быть не могло... Не с Томасом же ей целоваться. Он слишком стар для любовных утех, а больше мужчин в Раглане не было.

Это открытие поразило Лиззи до глубины души, стиснуло легкие – не продохнуть. Она ухватилась за ящик руками, уперлась в него, стараясь успокоить разбушевавшееся дыхание, ощутила выступившие слезы на глазах... Сморгнула их, запрещая хотя бы слезинки пролиться по этому... ничтожному поводу и снова посмотрела на то, как Джейн целуется с ее собственным мужем.

Она отвернулась... Подхватила отставленную корзину. И более одинокой, чем когда-либо себя ощущала, отправилась к выходу из клетушки. Петух не пугал ее более, не пугали даже стены Раглана со всеми его призраками – предательство того, кто, казалось, стал ближе за эту ночь, – вот что ощущалось самым страшным кошмаром. Вдали от друзей и родных, в чуждых сердцу краях она была отдана человеку, променявшему ее на горничную...

Ту, что не пряталась под одеялом от его поцелуев, что не билась в истерике по неким надуманным, как ему верно казалось, причинам... Что тянулась к нему всем телом и душой. Не так, как она, Лиззи...

– Да на вас просто лица нет, – сказала Альвина, завидев ее на пороге кухни. – Вы словно привидение увидели иль с лордом Бродериком повстречались, что, впрочем, одно и то же...

– Лорд Бродерик? – переспросила Элиза. – Я, кажется, слышала это имя... от Джейн, – с трудом выговорила она имя служанки. Ей выть хотелось от сдавившего сердце отчаяния, такого же крепкого, что и стены Раглана, веками противостоящие ветрам с океана, а между тем губы произносили другие слова.

– И в этом нет ничего удивительного, – сказала старуха. – Всяк знает легенды Раглана... Всяк, окромя жителя сторонних земель, – добавила она, верно, припомнив, что Лиззи и сама «сторонний» житель в Раглане. И пояснила: – Лорд Бродерик – первый хозяин этого замка – отстроил Раглан еще при Эдуарде Плантагенете. Душу в него вложил: уж больно женушке угодить хотел, любил ее, говаривали, до умопомрачения. Да незавидная им выпала доля: из зависти али еще почему прокляли Бродерика страшным проклятием, обрекли ходить зверем безгласным, отняли сердце человеческое... И сделался он проклятием всей округи. Оборотнем, ужас наводящим. И леди Мелинда осталась одна тосковать по любимому мужу... Сделать хоть что-то было ей не под силу.

Лиззи припомнились слова горничной на дороге, она и произнесла:

– Джейн говорила об огненном цветке. Что он из себя представляет?

– Огненный цветок, – хмыкнула Альвина, – не каждому дано его отыскать, да и существует ли он вообще. Папоротник, знамо дело, цвести отродясь не способен, но ходят легенды, что коли найти цветок папоротника в ночь летнего солнцестояния да загадать любое желание – исполнится то незамедлительно.

– Как было то с лордом Бродериком?

– Как было то с лордом Бродериком, коли верить легенде.

Альвина замолкла, продолжая вымешивать тесто для пирога, и Лиззи, невольно заинтригованная, добавила:

– У нас, в Хартфордшире, говорят, что папоротник помогает отыскивать клады.

– А еще предвещает беду... – добавила старуха. – После отерла покрытые мукой руки о белый передник и подтолкнула Лиззи к окну. Море из колышущихся на ветру кустов папоротника развернулось пред ней, как на ладони... – Не из праздного удовольствия насадила леди Мелинда папоротники вокруг замка, – сказала старуха зловещим голосом, – есть тому веские причины: оборотень, коли бродит он снова в округе, завсегда испугается этого растения, стороной обойдет и дом, и людей, в нем находящихся, а вот коли распустится огненный цветок...

– … Способен он к его силе прибегнуть.

– Умная девочка, – похвалила Лиззи старуха. – Тут палка о двух концах. Оборотень, коли он в зверином обличии, не может своей природы перебороть и крови желает, как всякое другое дикое животное. Не повезет каждому, встретившемуся ему на пути... И леди Мелинда, как сильно бы она мужа ни любила, боялась его не меньше прочих, пусть и таила в душе надежду на лучшее...

– И надежда ее оправдалась...

– Если так можно сказать, – осклабилась собеседница. – Говорят, обернувшийся муж пришел к ней в ночь летнего солнцестояния: волосатый, с горящими глазами – не зверь, но и не человек – напал на нее в собственной постели, насильно овладел отбивающейся супругой. Излился проклятым семенем в ее лоно, положив тем самым начало безумию рода Бродериков.

То, как старуха это сказала, вцепившись ей в руки когтями-пальцами, как застыла, глядя на папоротники за окном – все это заставило Лиззи похолодеть. Ей припомнилась встреча на кладбище в Колчестере и то, как оно, это нечто, глядело на нее из темноты за окном. Глядело нечеловеческими глазами... И все рассказы жителей города припомнились тоже: «Это был оборотень, мисс Хэмптон, точно оборотень».

– Вы полагаете, оборотни действительно существуют? – спросила она. И Альвина так резко дернула головой, что девушка даже отпрянула...

– А вы как полагаете, миссис Аддингтон? – прошипела она все в том же зловещем тоне. – Оно ведь как: один верит, другой нет...

Глаза у старухи были мутно-голубые и все же пронзительные, такие глядят прямо в душу. До косточек пробирают... Вот и Лиззи поежилась, обхватила себя руками.

Ни с того ни с сего призналась:

– В дороге у меня в волосах папоротник запутался. Джейн его вычесала перед сном...

– Папоротник, говорите... в волосах... – Альвина с решительным видом накрыла недовымешанное тесто медной кастрюлей и, схватив хозяйку за руку, потянула ее за собой. – Пойдемте, девочка, – сказала она на ходу, – некоторые дела не терпят отлагательств.

И Лиззи, сбитая с толку, испуганная, позволила ей увести себя прочь из кухни.

Альвина протащила ее полутемным коридором, длинным, с застоявшимся запахом прелой листвы, казалось, сам камень источал в этом месте пронизывающую сырость, рыдал по былому величию старого замка. Старуха толкнула едва приметную дверь, и Лиззи, такого явно не ожидавшую, окутало разрозненной рапсодией тысячи ароматов... Они заполнили каждую клеточку ее естества, как бы зашептали каждый свою историю.

Ромашка... базилик... зверобой и гречавка...

Душица... календула и лаванда...

Растения, увязанные пучками, были развешаны под потолком. Ни дюйма свободного пространства... Лишь маленький стол у зарешеченного окна и что-то вроде лежанки под выцветшим от времени покрывалом.

– Моя берлога, – только и сказала Альвина, с решительным видом принявшись обрывать то одно, то другое высушенное растение и толочь их в железной ступке.