Послы вновь переглянулись. Ранее они надеялись подвигнуть меня к бегству, но теперь стало ясно, что правила игры немного поменялись. Что ж, поменялись — но игра по-прежнему развивается в выгодном для послов направлении.

— Через две недели Аран Торнхелл… при стечении народа… Должен отречься от короны на ступенях храма Ашара, — произнес Армад с ноткой неприкрытой торжественности.

— Там же, где стал архканцлером, — добавил Сакран едко.

Я беззаботно махнул рукой.

— Отрекусь с жаром! Только привезите еще пятьдесят тысяч и охранную грамоту! Для меня и… моих соратников… Я составлю список и передам… вам…

Послы не возражали. Они готовы были обещать мне Луну с неба, пока все развивалось в выгодном для них русле. В моей голове в последний раз бумкнуло, и эта боль была почти сродни той, которой угощал брат Горишка. Но я был готов и не подал виду. Наконец, послы и магичка ушли.

Я знаком велел Блоджетту оставаться на своем месте: послы не дураки, могут через магичку просветить его уже в прихожей.

— Пусть Алые проводят послов. И уже после вы, Блоджетт, запрете все двери. Сегодня приема не будет.

Из-за двери выскочила Амара. Щеки раскраснелись, на глазах слезы.

— Торнхелл! Прости… Я… чертова дура… я забыла… Ашар! У тебя кровь из носа…

Я улыбнулся, провел пальцем — кровь и правда сочилась из правой ноздри мелкими капельками. Кажется, направленная магия сродни направленному ультразвуку — причиняет вред моим сосудам, и это, разумеется, плохо. Но не смертельно, если только не подвергаться воздействию этой самой магии слишком часто.

Я сграбастал ее в объятия и поцеловал, оставив кровавый отпечаток на ее губах.

— Все, все прошло. И ты правильно мне не сказала. Иначе я не смог бы сыграть… все время ожидал бы удара…

— Эта чертова тварь! Но я сдержала ее! Она решит, что всему виной алкоголь… И скажет послам… Они не будут убеждены окончательно, но…

Я прижал Амару к груди.

— Тш-ш-ш… Все закончилось. Все хорошо. Однако теперь мне и правда нужно выпить. — Я кинул взгляд на Брауби и Шутейника. Вздохнул. — Теперь — и только теперь! — мы начнем настоящую подготовку к войне.

Глава шестнадцатая

— На этом золоте заклятие, — произнесла Амара веско, повторила, будто я не слышал этого раньше.

Я кивнул:

— Угу, и если бы оно разошлось по стране вдруг, внезапно — это бы вызвало у послов законное подозрение. Но после представления Шутейника и Брауби подозрений у них не возникнет. Свои доли получили все, кто способствовал моему возвышению… — Я рассмеялся. — Корыстолюбцы! Теперь крупные партии золота могут отправиться куда угодно. Маги Адоры и Рендора будут отслеживать всплески там и тут, там и тут… Хотя основная масса золота скоро проявится в горах Шантрама.

Амара ушла готовить ранний обед. Кот убрел следом — удивительное дело, признал ее сразу, и слушает, поджимает уши, если она на него цыкает.

Я знаком пригласил Брауби забрать себе золота столько, сколько посчитает нужным. Ему для лаборатории потребны реактивы, утварь, помощники. Даже простейший древесный уголь надо закупать, и это не говоря уже про серу и селитру. Алхимик набрал несколько сотен золотых, кивнул мне благодарно, потрепал по толстому загривку явившегося кота и убрался восвояси — его ждала работа.

Позвал и брата Литона, нагрузил его сумками с золотом — на закупки оружия его людям. Чем больше у меня вооруженных групп влияния в Нораторе — тем лучше. Позднее я присоединю к своим сподвижникам горожан и купечество.

Пока даю деньги бессчетно, ибо заинтересован в скорейшем результате и верю в благородство тех, кто меня окружает. Как только дела более менее устаканятся и начнут расширяться, и в мой круг общения войдет больше случайных — но нужных — людей, поставлю строгий учет. Война — время бесстыдного воровства всех, кто как-то причастен к поставкам.

Я кликнул вестового, отправил его за Бришером. Шутейник тоже намылился уйти, но я остановил, вынул из ящика свернутый в трубку рисунок эльфа по имени Хват, который исполнил не так давно мой несостоявшийся убийца, а ныне — шпион в логове Ренквиста — Валтор. Достал и прочие рисунки… Нагих женщин Валтор рисовал со вкусом и со вкусом же раскрашивал пастелью: тощих он не любил, его женщины — полногрудые и крутобедрые, манящие, зовущие, обязательно с возбужденно торчащими сосками, приковывали взгляд. Пир женской плоти. Фестиваль! Я развернул рисунки, и мы с Шутейником на минуту оказались в мужском раю. Совершенно невинное развлечение, которое…

— Торнхелл!

Амара стояла за спиной, в руках — поднос со снедью. Ноздри расширились, глаза — горят.

— Это по работе, — откликнулся я совершенно автоматически.

— Торнхелл!

Я испугался, что поднос со всем содержимым в единый миг окажется на моей голове. Эмоции у женщин всегда бегут… впереди рассудка.

Поднял руку, сказал — «Тш-ш-ш!»

И вкратце пояснил свою затею с газетой и раскруткой Валтора как модного живописца, а газеты — как вместилища срамных — но таких притягательных картинок, которые поедут по всем городам и весям, работая как манок для моей пропаганды. Однако ноздри ее трепетали. Она стукнула подносом о край стола, двинула его на рисунки, почти смяв их, фыркнула, как большая пантера, тряхнула коротко стрижеными волосами… и ушла.

— Женщины… — задумчиво проронил Шутейник. Он понимал. Имел значительный опыт. Женщины — все собственницы, за редким, исчезающее редким исключением.

Внизу, на втором этаже, громко стукнула дверь.

— Отправь рисунки дядюшке Рейлу, — сказал я. Выбрал из десятка красоток одну, брюнетку с клубничными ягодицами, которые притягивали мой похабный мужецко-шовинистический взгляд, сделал отметку чернилами. Затем пронумеровал все прочие рисунки. — Публиковать — тогда, когда я скажу. Вот эту — в ближайшем выпуске. И подпись… — Я придумывал на ходу псевдоним для Валтора. — «Неистовый Мачо».

— Мачо?

— Да, слово из моего мира.

— А что оно означает?

Я задумался.

— Ну… самоуверенного и самодовольного… чудака.

Мир Санкструма — мир по преимуществу патриархальный, нравится это кому-то или нет, дела здесь обстоят именно так. Деньги и влияние сосредоточены в большей степени у мужчин, и мужчины решают — а стало быть, моя газета должна быть популярна именно у сильной половины. Потом, в мирное время, подумаю и о равноправии, введу газеты для дам, что-нибудь гламурное, да и о равенстве полов задумаюсь. Но пока — война. А на войне все средства хороши.

Вернулся из приемной Блоджетт, поцокал языком, увидев похабные картинки. Я знаком велел ему присесть да поесть. Он подчинился — как видно, не завтракал с утра, весь в делах, присел на торец стола, большую часть которого занимал огромный сундук.