Покажется в небе. На легком коне

Появится всадник; над самым оврагом

Сдержав скакуна запененного лёт,

Проедет он мимо обители шагом

Да инокам сверху проклятье пошлет.

И снова все стихнет. Лишь в полдень орлицы

На крыльях недвижных парят,

Да вечером звезды горят,

И скучною тянутся длинные дни вереницей.

6

Порою в тверди голубой

Проходят тучи над долиной;

Они картину за картиной,

Плывя, свивают меж собой.

Так, в нескончаемом движенье

Клубится предо мной всегда

Воспоминаний череда,

Погибшей жизни отраженья;

И льнут, и вьются без конца,

И вечно волю осаждают,

И онемевшего певца,

Ласкаясь, к песням призывают.

И казнью стал мне праздный дар,

Всегда готовый к пробужденью;

Так ждет лишь ветра дуновенья

Под пеплом тлеющий пожар —

Перед моим тревожным духом

Теснятся образы толпой,

И, в тишине, над чутким ухом

Дрожит созвучий мерный строй;

И я, не смея святотатно

Их вызвать в жизнь из царства тьмы,

В хаоса ночь гоню обратно

Мои непетые псалмы.

Но тщетно я, в бесплодной битве,

Твержу уставные слова

И заучённые молитвы —

Душа берет свои права!

Увы, под этой ризой черной,

Как в оны дни под багрецом,

Живым палимое огнем,

Мятется сердце непокорно!

Юдоль, где я похоронил

Броженье деятельных сил,

Свободу творческого слова —

Юдоль молчанья рокового!

О, передай душе моей

Твоих стремнин покой угрюмый!

Пустынный ветер, о развей

Мои недремлющие думы!

7

Тщетно он просит и ждет от безмолвной юдоли покоя,

Ветер пустынный не может недремлющей думы развеять.

Годы проходят один за другим, всё бесплодные годы!

Все тяжелее над ним тяготит роковое молчанье.

Так он однажды сидел у входа в пещеры, рукою

Грустные очи закрыв и внутренним звукам внимая.

К скорбному тут к нему подошел один черноризец,

Пал на колени пред ним и сказал: «Помоги, Иоанне!

Брат мой по плоти преставился; братом он был по душе мне!

Тяжкая горесть снедает меня; я плакать хотел бы —

Слезы не льются из глаз, но скипаются в горестном сердце.

Ты же мне можешь помочь: напиши лишь умильную песню,

Песнь погребальную милому брату, ее чтобы слыша,

Я мог рыдать, и тоска бы моя получила ослабу!»

Кротко взглянул Иоанн и печально в ответ ему молвил:

«Или не ведаешь ты, каким я связан уставом?

Строгое старец на песни мои наложил запрещенье!»

Тот же стал паки его умолять, говоря: «Не узнает

Старец о том никогда; он отсель отлучился на три дня,

Брата ж мы завтра хороним; молю тебя всею душою,

Дай утешение мне в беспредельно горькой печали!»

Паки ж отказ получив: «Иоанне! – сказал черноризец, —

Если бы был ты телесным врачом, а я б от недуга

Так умирал, как теперь умираю от горя и скорби,

Ты ли бы в помощи мне отказал? И не дашь ли ответа

Господу Богу о мне, если ныне умру безутешен?»

Так говоря, колебал в Дамаскине он мягкое сердце.

Собственной полон печали, певец дал жалости место;

Черною тучей тогда на него низошло вдохновенье,

Образы мрачной явились толпой, и в воздухе звуки

Стали надгробное мерно гласить над усопшим рыданье.

Слушал певец, наклонивши главу, то незримое пенье,

Долго слушал, и встал, и, с молитвой вошедши в пещеру,

Там послушной рукой начертал, что ему прозвучало.

Так был нарушен устав, так прервано было молчанье.

Над вольной мыслью Богу неугодны

Насилие и гнет:

Она, в душе рожденная свободно,

В оковах не умрет!

Ужели вправду мнил ты, близорукий,

Сковать свои мечты?

Ужель попрать в себе живые звуки

Насильно думал ты?

С Ливанских гор, где в высоте лазурной

Белеет дальний снег,

В простор степей стремяся, ветер бурный

Удержит ли свой бег?

И потекут ли вспять струи потока,

Что между скал гремят?

И солнце там, поднявшись от востока,

Вернется ли назад?

8

Колоколов унылый звон

С утра долину оглашает.

Покойник в церковь принесен;

Обряд печальный похорон

Собор отшельников свершает.

Свечами светится алтарь,

Стоит певец с поникшим взором,

Поет напутственный тропарь,

Ему монахи вторят хором:

ТРОПАРЬ

«Какая сладость в жизни сей

Земной печали непричастна?

Чье ожиданье не напрасно?

И где счастливый меж людей?

Все то превратно, все ничтожно,

Что мы с трудом приобрели, —

Какая слава на земли

Стоит тверда и непреложна?

Все пепел, призрак, тень и дым,

Исчезнет все, как вихорь пыльный,

И перед смертью мы стоит

И безоружны и бессильны.

Рука могучего слаба,

Ничтожны царские веленья —

Прими усопшего раба,

Господь, в блаженные селенья!

Как ярый витязь смерть нашла,

Меня как хищник низложила,

Свой зев разинула могила