будем о маме, хорошо? У нее не физическая болезнь, и многие причины ее интриг не в желании убрать тебя подальше. Она нездорова психически, понимаешь? Психически! Она лежит в неврологическом отделении, не совсем все плохо, конечно, но было бы лучше, если бы этого не произошло, — говорит он с надрывом.

На это я не знаю, что сказать, да и мало, кто найдет, что на подобное сказать. Такое вызывает лишь грусть и безмерное сочувствие.

— Глеб, — начинаю и замолкаю, а потом молча кладу руку на его плечо, — такие болезни ведь тоже бывают разные, и, главное, вы заметили. Неврологическое — это же не так страшно, наверное. У Анны Николаевны точно не деменция, как у известного актера, она всех помнит, это ведь хорошо, разве нет?

— Хм, — он наклоняет голову и касается щекой моей руки, — наверное, да, в чем — то ты права.

— Да все будет хорошо, вот увидишь! — делаю шаг к нему.

И тут случается неожиданное, Глеб меня целует.

44

Ошарашенная, не сразу соображаю, как я должна поступить. Его губы не теряют и секунды, сминают мои властным напором, напоминая о давно прошедших временах.

Невольно начинаю сравнивать поцелуй Глеба с поцелуем Егора.

Первый действует уверенно, даже слишком. Чувствуется, что он считает себя хозяином положения, что я у него в руках, никуда не денусь, буду послушно играть роль второй скрипки. Ведь так было, а, значит, почему бы этому не быть всегда.

А в поцелуе с одноклассником я чувствовала его осторожность и некоторую неуверенность. Нет, не в технике, а в том, как я отношусь к тому, что он поцеловал меня. Егора в первую очередь волновало мое мнение, он поставил на первое место уважение ко мне. Да так, что боялся взять и попробовать перешагнуть дружескую черту.

В первом тандеме я уже была. И половина времени в нем мне не понравилась. Хотя первая половина была хороша, я не буду излишне очернять Глеба, мне это не нужно. Ведь даже его вспыльчивый характер не вызывал у меня отторжения поначалу.

Ну а потом, как он выразился, я пересела на другой поезд и стала замечать недостатки попутчика, впрочем, как и он мои.

Убрать бы нашу с ним инерцию, может, и наладили бы что — то. Но время для этого давно ушло. И я хочу попробовать второй тандем, даже если он ни к чему не приведет. Даже если снова придется сходить с пути.

— Вот зачем, — мягко отстраняю Глеба, он не держит меня, видимо, тоже успел удовлетворить свое любопытство, — нормально ведь разговаривали, душевно, а ты, — укоризненно качаю головой.

— Не удержался.

На лице моего недомужа расцветает довольная улыбка, не может не показать себя альфа — самцом. Как я, оказывается, устала от этой его черты, особенно в сравнении с тем, как Егор ведет себя со мной. Он всегда предупредителен, вежлив и терпелив, даже когда я в чем — то ошибаюсь.

Не бывает у него никаких ухмылок, это ему не нужно.

— Я должна была предусмотреть, не первый день тебя знаю, а ведусь.

— В смысле ведешься?! — тут же возмущается Глеб. — Я тебе рассказал правду.

— Это радует, — тяжело вздыхаю. — В смысле, что правду, чужая болезнь меня не радует. Я никому не желаю зла, даже твоей матери. Она в какой — то степени помогла нам, да и себе тоже. Всколыхнула болото нашего брака и обратила на себя внимание, чтобы вы смогли ей помочь. Вот уж точно ничего не происходит просто так, — качаю головой, — во всем есть смысл. Ладно, у меня вообще — то были дела, — договариваю, отворачиваюсь от недомужа и толкаю коляску.

— Болото, ха! Не было у нас болота! — и снова вспыхивает Глеб. — Наш дом, достойный уровень жизни, это что, болото?!

Я дальше качу коляску по дорожке в магазин, а Глебушка не отстает. Было бы слишком фантастично, если бы он взял вдруг и отстал.

Ох, как же я, оказывается, уже привыкла к Егору. Спокойный, неистеричный человек. Всегда рассудительный и веселый.

Чувствую, проведу еще полчаса в компании Глеба и заочно влюблюсь в одноклассника. Сама же нарушу свое предложение о легких взаимоотношениях. И будет, возможно, больно.

— Эй, ты мне собираешься отвечать? — напоминает о себе недомуж.

— Да, Глеб, ты большой молодец, — произношу монотонно. — Так пойдет? Или нужно еще комплиментов добавить? Ты скажи, я добавлю. А заодно скажи, что мне наконец сделать, чтобы ты дал нам с детьми спокойно сходить в магазин?! — раздражение поднимается и во мне. — Снова всюду выпячиваешь свое эго! Всем давно известно, какое оно у тебя большое, и какой ты отличный добытчик! Лучший работник всегда и везде! Буквально! Вот только даже сейчас, когда ты приехал попробовать побыть с семьей, ты снова думаешь лишь о себе, не давая мне элементарно сходить в магазин! А детям спать еще надо и есть! У нас режим!

Глеб удивленно отшатывается во время моей тирады.

45

Он резко выскакивает перед коляской, заслоняя собой детей, пока я только непонимающе верчу головой, пытаясь вычислить опасность. А Глеба тем временем кусает за руку питбультерьер, сорвавшийся с поводка.

— Ох, — кровь разом отлынивает от моего лица.

Рывком притягиваю коляску на себя и осматриваю детей. Они веселы и в полном порядке. Смеются и показывают пальчиками на собаку.

— Ав — ав! — говорит Никита.

— Собака! — вторит ему Соня, у нее гораздо лучше развит речевой аппарат.

Вроде растут в абсолютно одинаковых условиях, а со стороны может показаться, что с сыном я не занимаюсь, а с дочерью делаю упражнения с утра до вечера. Когда, конечно, это совсем не так.

Только убедившись в том, что с двойняшками все нормально, перевожу взгляд на Глеба, героически выпрыгнувшего перед детьми. Это мне его теперь еще и благодарить придется, что ли?

— Простите, пожалуйста, так глупо получилось, Джон не такой, — к нам подбегает хозяйка собаки, тоненькая блондиночка, любимый типаж Глеба. — Он, наоборот, любит деток, он поздороваться хотел, у моей сестры ребята такого же возраста, вот Джон и привык с ними возиться. А тут вы резко выскочили, он и не разобрался сразу, что вы не опасны.

— Как по мне, такое себе объяснение, — холодно произношу, — ваша собака обязана находиться в наморднике среди людей. Хотела она играть или покусать, мы уже никогда не узнаем. И мужа моего она — таки ранила, — практически истекший статус Глеба срывается с моего языка быстрее, чем я понимаю, что ляпнула.

— Да, Оленька,