Пока Нина смотрела в окно, в соседском саду появился мальчонка с мячом. Она так больше и не видела старика после их единственного разговора. Через несколько дней в дом въехали две женщины, и над ветвями грушевого дерева зазвенели детские голоса.

— Доброе утро. — Из гардеробной вышел Ричард. Помявшись, он подошел к Нине и поцеловал ее в щеку. — Прости за вчерашнее.

— Тебе не за что просить прощения. — Она поставила чашку на блюдце и заговорщически понизила голос: — Маргарет объявила об уходе.

— О боже. Пожар в дымоходе?

— Последняя капля.

— Будем снова давать объявление?

— Я сама могу ходить за покупками и вести хозяйство.

— Ты уверена?

— Да. И начну прямо сегодня — с того, что схожу купить тебе что-нибудь на обед.

— Потерпи до завтра, — улыбнулся Ричард. — Сегодня мы пообедаем в каком-нибудь ресторане, а потом найдем какую-нибудь танцульку.

— Какую-нибудь что?

— Увидишь.

Танцулька, которую они нашли, происходила в маленьком зале, битком набитом разношерстной публикой — женщины не первой молодости, танцующие друг с дружкой, солдаты со своими девушками. Ричард оказался единственным офицером, а Нина по здешним меркам была разодета в пух и прах, но все это не имело значения в атмосфере всеобщего веселья.

— Тебе не кажется, что вот так все и будет, когда кончится война? — сказала Нина, стараясь перекричать шум.

— Нет. Все опять станет таким же, как было.

Нина подумала о России и покачала головой:

— Мир меняется на наших глазах.

Сегодня была Нинина очередь ночевать у Алисы Эванс, муж которой умер в Александрии от малярии месяц назад. Алиса дохаживала последние дни беременности, и офицерские жены по очереди дежурили у нее.

— Как у вас все плохо продумано! — жаловался Ричард, пока они шагали под руку по улице. — А если бы меня не было? Не всегда же можно поймать кеб.

Небо было совершенно ясным, и полная луна освещала им путь. Но в такой ясный, светлый вечер возрастала опасность воздушного налета.

— Я бы пошла пешком, — ответила Нина. — Как мы сейчас.

— Да уж, — фыркнул Ричард. — Не сомневаюсь…

У окна их с нетерпением поджидала женщина — она торопилась домой к ужину.

— Алиса спит. Сегодня она очень неважно себя чувствовала и все плакала о муже. Мы говорим ей, что ее муж будет жить в своем ребенке и что теперь ее долг — думать о малыше, но я даже не уверена, помнит ли она, что вот-вот должна родить.

— Мне прийти за тобой? — шепнул Ричард в дверях.

— Не волнуйся, я вернусь прямо к завтраку.

Нина поднялась наверх, чтобы посмотреть, как там Алиса. Дыхание ее было ровным, но она металась и бормотала какую-то бессмыслицу. Еще немного постояв в спальне Алисы, Нина спустилась в библиотеку, заставленную стеллажами книг о живописи и архитектуре. Вытащив с полки массивный фолиант о памятниках и замках, она наткнулась на иллюстрацию с горой Гластонбери-Тор, которую они видели во время одной из поездок с Лоренсом. Лоренс умер в конце прошлого лета, и Нина часто думала о нем. После того как он объявил о своем отказе служить в армии, поскольку это противоречит его убеждениям, его вынудили уйти из университета, затем последовал унизительный суд, и его отправили работать на ферму под Оксфордом. Во время работы на сенокосе у него случился сердечный приступ. Нина вспомнила, как накануне суда она написала Ричарду, что считает Лоренса очень мужественным человеком. «Его поступок граничит с героизмом, — отвечал Ричард, — у меня бы никогда не хватило мужества на такое. Кому, как не тебе, знать об этом».

Слишком уж Ричард строг к себе… Вздохнув, Нина взглянула на часики. Две недели назад она дежурила здесь днем, и Алиса почти все время спала. Можно не сомневаться, что сегодня ночью будет точно так же. Она прошла на кухню и зажгла газ, чтобы сделать чаю. Приходилось довольствоваться чаем без молока: хоть в продуктовой кладовой и стоял кувшинчик с молоком, лежащая рядом записка предупреждала: «ВНИМАНИЕ! Пожалуйста, не трогайте молоко и еду миссис Эванс». Какие все-таки предусмотрительные эти женщины, подумала Нина. Они поспевают всюду: и собирать литературу для отправки на фронт, и добывать обувь для солдат-индийцев, и вязать носки. Красный Крест сам по себе был целой армией. Ее золовка Анна отдавала много времени и сил на помощь Красному Кресту и в свой последний приезд с блеском в глазах рассказывала Нине о деятельности герцогини Вестминстерской, превратившей в госпиталь свою прекрасную виллу в Ле-Туке.

— Можешь себе представить такое великодушие? Говорят даже, что она поднимает боевой дух новоприбывших пациентов тем, что выходит к ним поздороваться в вечернем платье!

Нине пришлось отвернуться, чтобы Анна не заметила ее усмешку: она представила, как отец при полном параде, во фраке, радушно встречает раненого солдата на носилках.

Тем не менее нельзя было не признать, что многим женщинам война помогла найти себя, показать, на что они способны, да и сама Анна изменилась до неузнаваемости. Благодаря работе она обрела уверенность в себе и большую независимость от матери. А кроме того, ей уже не грозила опасность остаться старой девой — совсем недавно она обручилась с капелланом одного госпиталя, преподобным Джереми Грегори.

Вернувшись в библиотеку, Нина поежилась — после кухни здесь казалось холодновато — и укрыла колени пледом. Слишком много думать вредно, внушала она себе. Ричард не добьется перевода, война кончится, и они снова будут счастливы. Она вспомнила, как они танцевали сегодня, — а потом дала волю воображению и представила, что там был и Гарри О’Коннор и он следил восхищенным взглядом, как она, с разрумянившимися щеками, смеется и кружится в танце. Ведь он от нее без ума, это читалось в его глазах, когда они расставались у библиотеки, и на ужинах у миссис Лэнг.

Когда они впервые встретились, Нина обратила на Гарри внимание из-за цвета его волос. Она вошла в комнату и краем глаза заметила высокого мужчину с рыжими волосами. Она почти ожидала увидеть Ричарда, но вместо этого увидела молодого австралийского офицера, беседующего с мисс Маршалл, довольно серьезной молодой женщиной, которая преподавала игру на фортепиано. Немного погодя миссис Лэнг представила их друг другу, и Нина вдруг поняла, что говорит с ним как со старым знакомым.

Она вспомнила, как сияло его лицо, когда он рассказывал о сиднейской гавани — как заявил он, самой красивой во всем мире.

— Когда мы на транспортном судне покидали Сидней, — рассказал он, — для Красного Креста давали карнавальное представление, и через гавань на барже проплыла королева Елизавета со своим двором. Несколько десятков девушек были наряжены русалками. Глупость, конечно — королева Елизавета в сиднейской гавани! И все-таки это было волнующее зрелище.

На следующий день Нина нашла в библиотеке книгу о странах Британского Содружества и стала искать иллюстрации с Сиднеем, но там были только фотографии кенгуру.